ОМЦ: Была ли во время неконвенционной фазы борьбы какая-то доктрина борьбы с повстанцами, которой вы могли бы руководствоваться, или приходилось только следовать подходу: «смотри и учись»?

Брейтенбах: Я бы сказал, что доктрины или боевые уставы, как при конвенционных конфликтах так и при борьбе с повстанцами - особенно при мобильных операциях в сельской местности - будут похожи. Мы все изучали как организовать временный опорный пункт, построить убежище, устроить засаду, не попасть в засаду противника, замести следы, прочитать следы, организовать многодневный наблюдательный пост, вести наступление на опорный пункт или на позицию — все необходимое для выживания, в том числе в буше. Кое-что было взято из книг, что-то из опыта британцев в Малайзии и американцев во Вьетнаме. Но все эти навыки должны были быть адаптированы к текущей обстановке — противнику и местности. Мы экспериментировали и исследовали нашу отрасль знания, никогда не следовали слепо содержанию книги. Особенно когда мы действовали как интегрированная группа с воздушной поддержкой. Была, например, разработанная нами в сотрудничестве с родезийцами так называемая концепция «Файрфорс» (поддерживаемые вертолетами молниеносные удары против опорных пунктов), которая в конечном счете причинила СВАПО гораздо большие потери чем все остальные оперативные методы. Существующая литература при этом также использовалась в качестве отправной точки — тем более американцам уже во Вьетнаме была знакома аналогичная концепция — но ее данные всегда видоизменялись и приспосабливались к весьма различающимся требованиям каждой ситуации, к широкому спектру противников - который колебался от закаленных в бою партизан СВАПО до пушечного мяса ФАПЛА и слегка нерешительных кубинцев. Только психологическая устойчивость и мастерство командиров в применении изученного, а также частое опробование боевых приемов на местности и противнике обеспечивали эффективность 32-го батальона в любой ситуации.

Для закрепления этих навыков и выработки новых концепций мы создали превосходный учебный центр на одном из наших южных опорных пунктов в западном Каприви (база «Буффало»). Там, на различных курсах и школах, весь личный состав подразделения проходил обучение по тем видам боя, которые ожидались. Содержание этого обучения должно было постоянно модифицироваться, чтобы удовлетворять практическим требованиям войны. А под конец у нас были даже механизированные роты, бронемашины и артиллерия, чтобы быть готовыми исключительно к конвенционным угрозам со стороны ФАПЛА или кубинцев, тогда как партизаны СВАПО в основном исчезли. Так что обучение проводилось таким образом, что включало в себя новую тактику, новые директивы ведения боя и новые системы оружия.

ОМЦ: Были ли какие-то трудности с адаптацией?

Брейтенбах: Нет. Мы воевали исключительно в отдаленных областях, даже без рудиментарной инфраструктуры в радиусе тысяч километров буша. Однако эти проблемы черные солдаты 32-го батальона переносили гораздо легче, чем городские белые призывники. Так что, даже в таких условиях подразделение всегда было на высоте.

ОМЦ: При таком неоднородном составе подразделения, возникает вопрос: играли ли какую-то роль, и если да то при каких обстоятельствах, межнациональные и межплеменные разногласия?

Брейтенбах: Было такое, потому что личный состав подразделения происходил из семи различных племен Анголы. У всех был свой родной язык, но все использовали португальский как лингва франка. Племена Юго-Западной Африки — Намибии точно не питали к ним симпатии, что было главной причиной того, почему они не использовались для борьбы с повстанцами к югу от границы. Напротив, южные племена Анголы — если они не находились под властью СВАПО или ФАПЛА — испытывали некоторый энтузиазм.

Когда я принял Chipe Esquadrao, то не был осведомлен о племенной принадлежности людей. Подразделения были перемешаны, без какой-либо связи с этим. Операция «Саванна», если оглянуться назад, представляется обручем, который связал людей вместе, благодаря выкованному в бою товариществу; и оно оказалось крепче, чем межплеменные противоречия. Тем не менее, по окончании операции я поставил себе задачу разъяснить людям, что я не потерплю землячества, политики и даже системы двойного управления - которое существовало, когда лояльность войск еще распределялась между мной и Чипендой. В будущем должно быть только одно племя, а именно батальон, и я в этом племени «вождь», таков был посыл. Несколько человек, которые этого не приняли, были отправлены в лагерь беженцев в Рунду.

Я пытался создать дух подразделения, что обычно присуще только в специальным силам. Серия их побед в полностью завершенной операции «Саванна», и уважение, выражаемое им белыми войсками, от которых нам был придан эскадрон броневиков, послужили для этого хорошей основой. Мы разработали эмблему войск, берет, пояс и нарукавный шеврон. Неизбежным результатом было, что солдаты начинали, как школьники, гордиться своей униформой и чувствовать себя — особенно в присутствии женского пола — на три метра ростом.

ОМЦ: Как выглядели в батальоне отношения между расами, с учетом того, что командиры были в основном белыми? И это во времена расовой сегрегации?

Брейтенбах: Первоначально все командиры, начиная с уровня взвода, были белые южноафриканцы, пока мы не начали посылать на офицерские курсы закаленных в боях черных сержантов и унтеров - после чего некоторые из них могли быть назначены командирами взводов и рот. Я проводил политику открытого предпочтения выходцев из черных солдат. Все белые претенденты на членство в батальоне должны были проходить строгий отбор, сравнимый с таким же в специальных силах, таких как САС. Если они проявляли какие-то тенденции апартеида, их отправляли туда, откуда они пришли. Затем все командиры взводов должны были успешно пройти последнее испытание: получить признание у своих людей. Которое вырабатывалось в первом бою, где можно было пронаблюдать их реакцию. Вместо того, чтобы действовать против противника так, как они делали это обычно, они сперва ждали как поведут себя «новички» и анализировали их «огнестойкость». Я всегда консультировался с черными унтерофицерами. Если они признавали новичка энергичным командиром - его будущее в батальоне было обеспечено, если нет - его немедленно переводили.

Связь между черными солдатами и белыми командирами укрепилась настолько, что у меня возникали проблемы с задействованием взводов, когда командир взвода был в отпуске, переводился в другое подразделение или, как к сожалению слишком часто происходило, получал ранение и улетал в Южную Африку. Тогда они тяжело переносили бои и приветствовали возвращение своего «tenenti» с большим воодушевлением и часто более чем с парой пива.

Батальон был для людей центром жизни, внешний мир почти не замечался, и они были изолированы от политики и других событий. Отчасти так было потому, что мы и физически были заблокированы, и база «Буффало» представляла собой герметично огороженную область - «запретную зону» в Каванго, в которой жили солдаты и члены их семей.

ОМЦ: Наряду с лояльностью, боевым духом и боевым товариществом, о котором говорилось до сих пор, имелась ли другая мотивация, влиявшая на войска?

Брейтенбах: Среди личного состава, несомненно, были твердые антикоммунисты, особенно среди бывших людей ФНЛА, но это никогда особенно не подчеркивалось и не выставлялось на обозрение. К середине 1976 года весь личный состав батальона был приписан к южноафриканской армии. Она стала для них новым домом, особенно после того как они получили южноафриканское гражданство. Иногда мы брали в плен солдат ФАПЛА или УНИТА, которые все без исключения присоединялись к нам. Мы могли ожидать, что эти пленные будут «пропитаны» русским или китайским коммунизмом. Но они отказывались от этой чуждой идеологии и полагали за честь воевать в нашем подразделении, очевидно потому, что находили притягательным дух 32-го батальона.

ОМЦ: Были ли успешные попытки со стороны противника внедриться в подразделение и подорвать моральный дух или разжечь конфликт лояльности?

Брейтенбах: После «Саванны» была попытка партийного секретаря ФНЛА Роберто вернуться на политическую сцену, в ходе чего он хотел взять под контроль батальон, чтобы идти с ним на Луанду. Я полагаю, это было связано с неудачной попыткой наемников «полковника» Каррена вырвать Анголу у МПЛА. Партийный секретарь имел доступ в «Буффало» и наши тайные объекты в Окаванго, но я помешал его плану, прогнав его и немногих его сторонников в лагерь беженцев к югу от Рунду. Никогда больше никакому противнику проникнуть в наше подразделение не удавалось, потому что «агентов» весьма быстро и с энтузиазмом разоблачали новобранцы, прибывавшие в 32-й батальон.

ОМЦ: В некоторых ваших книгах вы подчеркиваете, что политики продемонстрировали недостаточную способность или готовность понимать динамику и природу этого конфликта. Это нередкое обвинение солдата в адрес политиков. Можно ли сделать вывод, в этом конкретном случае, что исход войны был бы другим, если бы командиры имели большую свободу действий?

Брейтенбах: Нужно заботиться о том, чтобы над командиром не стояло руководство, которое находилось бы в конфликте с нашей демократической философией или конституцией. Генералов не выбирают, но со стороны правительства они побуждаются к тому, чтобы исполнять четко определенные военные задачи. Однако задачи, которые поступают верховному командованию от правительства, должны устанавливать цели, ограничения и другие параметры, чего можно достичь только соответствующим планированием совместно с высшим военным командованием. В Южной Африке это достигалось через Государственный совет безопасности (ССК). Уинстон Черчилль для этой цели во время второй мировой войны созвал военный кабинет, в котором были представлены и интегрированы ВМС, сухопутные войска и ВВС, под бдительным оком лорда Алана Брука, правой руки Черчилля. Наш ССК мыслился как то же самое, но на самом деле был лишь бледной копией британской системы; можно сказать, что если Великобритания находилась в состоянии тотальной войны, то наша война в буше в сравнении в ней выглядела какой-то «блевотиной» на краю географии.

Самой большой проблемой было то, что наши политики вмешивались непосредственно в ход боевых действий. Они должны были сконцентрироваться на политической стратегии и отдать генералам военную стратегию и тактику. Политические решения — прерогатива политиков, в то время как военная стратегия и тактика являются инструментами, с которыми военные лидеры реализуют политические цели.

От 32-го батальона ожидали проведения военных кампаний специфических видов: так называемых «внешних операций», которые включали в себя уничтожение опорных пунктов и учебных лагерей СВАПО и разгром районов концентрации войск ФАПЛА и кубинцев. Это лишало СВАПО оперативного простора и безопасных тылов в Анголе. Эта задача была повторена несколько раз в крупных операциях, с надеждой на то, чтобы в конце концов захватить контроль над провинцией Кунене и уничтожить ФАПЛА-кубинский щит, за которым могли прятаться СВАПО.

ОМЦ: Однако, вроде бы это получалось. В чем была проблема?

Брейтенбах: Наш министр иностранных дел, Пик Бота, [ Pik - «пингвин» (африкаанс), прозвище Рулофа Фредерика Боты - прим. перев.] имел привычку после каждой победы топать в заирскую Лусаку и возвращать наши приобретения врагу, выводя нашу армию из Анголы и из только что занятых областей. Так что нам приходилось повторять операции несколько раз, когда проникновение СВАПО в Намибию снова усиливалось. К счастью, у нас были генералы, которые полагали краеугольным камнем своей военной стратегии наступление вглубь территории противника и не готовы были просто ждать, пока враг растворится среди населения Намибии.

Этот «цирк туда-сюда» берет свое начало с момента окончания «Саванны»; мы повторяли эту фигню в нескольких крупных операциях вплоть до 1988 года.

ОМЦ: Но даже на менее известных театрах военных действий случалось более решительное политическое вмешательство в войну, нет?

Брейтенбах: Ну да. Я, как и многие другие офицеры, понимал так, что целью было лишить СВАПО районов безопасного развертывания и отдыха, из которых они могли бы действовать. С этой целью я всегда применял свои роты в южной части провинции Кунене. Наше проникновение в район ограничивал дефицит подходящего транспорта, что заставляло нас преодолевать огромные дистанции пешком.

С учетом других наших обязательств, в провинции Квандо-Кубанго, и необходимости давать войскам отдых или проводить их обучение, я не мог отправлять в провинцию Кунене более шести пехотных взводов одновременно. Тем не менее, мы смогли оттеснить СВАПО из наиболее важных районов. При том, что мы не могли допустить дальнейшей эскалации, потому что имели слишком мало войск для того, чтобы обладать неограниченной инициативой. Так как в этой части Анголы мы находились в области племени кваньяма, я решил укрепить свои боевые силы за счет подготовки их воинов. У меня уже были в батальоне несколько кваньяма, и я специально обучил их методам партизанской войны в нашем сверхсекретном опорном пункте в западном Каприви. Я применял их как «псевдо-СВАПО» в двух важных ситуациях, во вражеской униформе, и они показали себя чрезвычайно эффективными. Также я думал запросить специальные силы отправить советников для тренировки отдельного батальона кваньяма, который должен был доминировать в провинции Кунене столько, сколько это было бы необходимо, противоборствовать СВАПО и предотвращать их поддержку со стороны ФАПЛА.

Многие кваньяма уже являлись бойцами УНИТА, так что эта организация была для нас главным источником новобранцев. Тогдашним командиром УНИТА, отвечавшим за эту провинцию, был доктор Вакула Кута Ка-Шака. Соответствующий военным руководителем УНИТА, генерал Шеваль, сам был кваньяма и уже предпринял несколько операций в провинции.

На этом этапе - усиление кваньяма инструкторами, оружием и боеприпасами - оба были очень рады. Я и сегодня убежден, что наши генералы имели намерение таким способом держать СВАПО подальше от провинции Кунене, в соответствии с этим планом.

Однако главарь УНИТА Савимби, из племени овимбунду, смотрел на гораздо более агрессивных кваньяма внутри своей организации с определенной антипатией, и боялся укрепления власти Ка-Шаки и Шеваля. Тогда он встретился с южноафриканским министром обороны и убедительно выступил за усиление военной поддержки провинции Квандо-Кубанго за счет Кунене, стратегически более важной.

Вскоре после этого Ка-Шака таинственным образом исчез, судьба неизвестна. Шеваль был отстранен от командования при сомнительных обстоятельствах, заточен в Жамбе (штаб-квартира УНИТА), и впоследствии убит Савимби. Дружественная ЮАР южная Ангола, которая могла бы надежно предотвратить или сдержать натиск СВАПО и ФАПЛА с кубинцами, так и не была реализована.

ОМЦ: То есть, явный провал политиков, как во Вьетнами или Ираке?

Брейтенбах: Кроме того, здесь была пассивность со стороны специальных сил, которые на тот момент находились под командованием пришедшего где-то год назад бывшего начальника военной разведки и применяли свои ресурсы исключительно для поставок вооружения УНИТА. Это была не столько помощь сколько проблема, поскольку задача поставок передавалась военной разведке, в недавно созданную Special Tasks Sektion. Здесь использовались специальные силы, которыми командовали хладнокровные офицеры, которые тем не менее не имели профессионального подхода к партизанской войне. Когда я за несколько лет до того основал специальные силы, я проводил обучение дружественных партизанских формирований, в стиле «зеленых беретов» или САС, как крайне важное для южноафриканских спецопераций за рубежом. Но у генерала, командовавшего специальными силами теперь, были на этот счет другие взгляды. К тому же так вышло, что я уже давно был отправлен, вместе с «грязной дюжиной», тренировать людей Чипенды.

Поэтому обучение и применение партизанских групп в количестве, достаточном для контроля провинции Кунене (кваньяма или нет) никогда, к сожалению, не принималось во внимание ни членами ССК ни военной разведкой. Очевидно, отсутствовало заслуживающее доверия мнение военных, которое сделало бы ясным для кучи гражданских из ССК, что контроль над областью со стороны вдохновленных нами партизан был бы предпосылкой к тому, чтобы после вывода южноафриканских войск СВАПО и ФАПЛА было бы не так просто занять освободившееся место. Мы могли создать большое мерзкое болото, через которое бойцам СВАПО и войскам ФАПЛА было бы гораздо тяжелее пробиваться к границе с Намибией.

Вместо этого в провинции Квандо-Кубанго, по настоянию Жонаша Савимби, который пользовался значительным политическим влиянием в службе военной разведки и Совете безопасности, была создана за кучу денег регулярная армия УНИТА. Которая неоднократно показала, что не может зачистить даже мусорную корзину, не говоря уж о том, чтобы победить в боях малого масштаба.

Так пришли к тому, что 32-й батальон получил повторное задание - чтобы спасти УНИТА от тотального уничтожения. Так называемые партизаны УНИТА плесневели на своих небольших базах, в равной мере игнорируемые Савимби и ФАПЛА, потому что они просто не имели значения. Единственно из-за чего Савимби выглядел хозяином значительной части Анголы - ФАПЛА эта территория была неинтересна, за исключением нескольких алмазных рудников.

Однако его провинция весьма эффективно использовалась его врагами для других целей. При их появлении Южная Африка должна была снова и снова посылать регулярные войска, чтобы спасать шкуру Савимби, со всеми связанными с этим политическими последствиями. В большинстве случаев им не стоило беспокоиться даже о своих линиях снабжения в провинции Кунене, потому что мы торчали здесь, чтобы уделять провинции должное внимание.

Однако, иногда нам удавалось обмануть политиков. В 1983 году была начата операция «Аскари», чтобы в очередной раз вытеснить ФАПЛА из провинции Кунене и уничтожить находящиеся там базы СВАПО. Без оповещения политиков, одновременно была проведена операция «Форте», во время которой полностью весь 32-й батальон был применен «в духе чиндитов», как партизанское соединение. [Чиндиты - специальные силы Британской Индии, действовавшие в 1943 - 1944 гг. в Бирме методами глубинной разведки и партизанской войны - прим. перев.]

Хотя эти операции были скорее дополнением к конвенционным действиям механизированных боевых групп, наступавших, в рамках большой операции «Аскари», вглубь провинции Кунене, захватывающих там опорные пункты и разрушающих их, от Онгивы на юге через Эвале и Мпупу до северного Кувелеи. 32-й батальон инфильтрировался по тропам в буше - частью на транспорте частью пешком, глубоко в густые леса восточного Кунене, далеко за линию обороны ФАПЛА. Мы локализовали базы СВАПО, которые считали себя защищенными, и напали на них.

Тем временем южноафриканская механизированная бригада наступала на север, чтобы ударить по бригаде ФАПЛА в большом и решительном сражении возле Кувелеи. Когда потерпевшая поражение бригада ФАПЛА отходила, эти измотанные войска получили сюрприз в виде действовавшего глубоко в тылу 32-го батальона. Бригада была уничтожена, также как и еще одна, которая предприняла попытку ударить с севера, чтобы спасти первую. Обе бригады потеряли все свои танки и почти все БМП. ФАПЛА были разбиты и изгнаны из всей провинции Кунене.

32-й батальон при этом получил удобный случай вооружить плохо снаряженных кваньяма из войск УНИТА, чтобы создать свободную зону без ведома Савимби, службы военной разведки и южноафриканского правительства. Но эта тайна долго не продержалась, и вскоре наш министр иностранных дел снова был в дороге, чтобы подарить все завоеванное. Это снова означало вывод войск, в том числе 32-го батальона.

Мы все же имели намерение остаться, чтобы сделать из кваньяма партизанскую армию, а провинции Кунене — как минимум безопасный район для партизанских баз УНИТА. Но министр иностранных дел приехал из Лусаки с радостной вестью, что все проблемы разрешены дипломатическим путем и вышеупомянутый вывод войск должен состояться. Таким вот образом была закончена очень многообещающая операция, потому что министр иностранных дел не понимал стратегических возможностей партизанской войны. Это доказывает, как мало политики знают о военном деле.

Мы были вынуждены иметь дело с политиками, которые думали, что они понимают в войне больше, чем профессиональные солдаты. Из тех, что говорят, что война слишком серьезное дело, чтобы поручать его генералам. Это надменное отношение достигло пика презрения во время боев 1987 — 88 гг. на Ломбе. Эта река была местом, на котором произошли решающие бои, приведшие к поражению четырех крупнейших ФАПЛА-кубинских соединений, которые были разбиты легкой южноафриканской механизированной бригадой.

Перед этим пять механизированных бригад ФАПЛА пересекли Квито, к востоку от Квито Кваневале, по единственному доступному мосту, чтобы атаковать Мавингу и захватить аэродром, с которого Савимби должны были нанести смертельный удар. Он скрывался в отдаленной Жамбе. Савимби, как обычно, заорал: «Убивают! Убивают!» — и южноафриканская армия в очередной раз была направлена ССК на его спасение. 32-й батальон — а кто больше? — укрепился на Ломбе, чтобы остановить продвижение противника. Остальные части были отведены, чтобы вместе образовать легкую бригаду. Но было ли это правильным?

Южноафриканцы снова были должны оттеснять противника. При этом нужно было нанести ему максимальные потери, однако нигде местность не предоставляла возможности создать для вражеских бригад затруднения и окончательно их уничтожить. Успешно завести противника в ситуацию, где он будет успешно уничтожен, при минимальных собственных потерях — главное качество способного командира.

А если командиру навязывать философию, которую называют «ситуация win-win», где ни одна из сторон не выигрывает и не проигрывает, то эта новация - настоящее «кощунство» с точки зрения «благородного» искусства ведения войны. Именно это ССК проделывал с нами, хотя это может быть исключительно порождением мозга карьерного политика, взрастившего в себе навыки международного дипломата. Министр иностранных дел Пик Бота под это описание подходит. Но война это не вид спорта, в котором обе стороны могут при случае договориться на ничью. Это дело жизни и смерти, характеризующееся агрессивной волей и сильной, иногда отчаянной решимостью победить врага. Одна сторона покидает поле боя как победитель, тогда как другая всегда терпит сильный ущерб или же полностью побеждена. Иногда обе противоборствующие армии оказываются в патовой ситуации, тогда они отходят чтобы перегруппироваться, восполнить потери или доукомплектоваться, только за тем чтобы потом снова продолжить борьбу.

В любом случае, среди нас, полковников, были такие, кто настаивал на том, что нужно просто продолжать наступление на западный берег Квито, чтобы захватить Квито Кваневале с запада, что означало бы выход в тыл врага. Таким образом перекрывался логистический центр противника и, что возможно еще важнее, занимался единственный мост. Южноафриканская бригада разместилась бы точно на пути снабжения и отступления противника, и он был бы отрезан от своих поставок.

Продвижение бригад было замедлено уже в виду того, что 32-й батальон остался на Ломбе. Но они могли там оставаться долгое время, пока текли поставки, или они могли отступить назад на Квито Кваневале. А если бы мы взяли Квито Кваневале, они оказались бы на чужом берегу без снабжения, машины скоро не смогли бы ездить, и войска сдались бы без единого нашего выстрела. Зачем нужен танк без топлива? Он превращается в обычный железный ящик, экипаж которого по выходе наружу оказывается среди многочисленных бойцов УНИТА, которые с энтузиазмом перережут им горло, особенно кубинцам. Так что пять бригад были бы уничтожены без остатка.

В годы Второй мировой войны ожесточенные сражения происходили и на севере африканского континента. Здесь, в песках Сахары и на средиземноморском побережье схлестнулись между собой войска итало-германской коалиции и силы союзников, в первую очередь британцев. Советский Союз участия в боевых действиях на африканском континенте в силу географического положения не принимал, однако, как удалось установить историкам, наши соотечественники все же успели поучаствовать в Африканской войне.

Можно выделить несколько категорий русских и советских людей, принимавших участие в боевых действиях против итало-германских войск на африканском континенте. Во-первых, это были эмигранты и дети эмигрантов из Российской империи, которые еще до войны или в начале Второй мировой войны стали кадровыми военнослужащими британской или французской армий. Наибольшее количество эмигрантов и их потомков служило во Французском Иностранном легионе. Во-вторых, это были выходцы из Российской империи, проживавшие в странах Средиземноморья и с началом войны оказавшиеся в составе войск союзников. В-третьих, это были советские военнопленные, которые содержались в германских лагерях для военнопленных на территории Северной Африки.

участия русских и советских солдат в боевых действиях на севере Африки известна плохо. Ее приходится буквально восстанавливать по крупицам, и колоссальная роль в этой нелегкой и благородной задаче принадлежит нескольким энтузиастам - профессиональным историкам и историкам - «любителям». Они смогли установить имена некоторых русских, советских военнослужащих, а также военнослужащих армий союзников, имевших русских предков.

К первой группе (военнослужащие армий союзников) можно отнести, например, капитана Джордж Майкл Александр Уэрнера, служившего в британском уланском полку. Несмотря на английскую фамилию, некоторое отношение к России он все же имел - доводился праправнуком самому Александру Сергеевичу Пушкину. Его мать Анастасия в 1917 году вышла замуж за английского барона Гарольда Уэрнера и осталась в Англии. Джордж Уэрнер был ее единственным сыном. В декабре 1942 года он погиб в Северной Африке в возрасте 25 лет.

К этой же категории участников войны в Северной Африке можно отнести и подполковника Димитрия Георгиевича Амилахвари - Зедгинидзе (1906-1942). Потомок старинного грузинского княжеского рода Амилахвари, Димитрий доводился внуком российскому генералу от кавалерии Ивану Амилахори. Он родился в 1906 году в Базоркино (ныне это село Чермен Пригородного района Республики Северная Осетия - Алания). Когда в Грузии победила советская власть, семья Зедгенидзе-Амилахвари бежала в соседнюю Турцию, а оттуда выехала в 1922 году во Францию. Даже на чужбине она не захотела прерывать старинную традицию воинской службы своих мужчин. В 1924 году 18-летний Димитрий поступил в знаменитое французское военное училище Сен-Сир, а в 1926 году начал службу во Французском Иностранном легионе.

В 1927 году князь получил французское гражданство и женился на княжне Ирине Дадиани (1904-1944), тоже представительнице старинного грузинского аристократического рода. Димитрий принимал участие в боевых действиях французских колониальных войск в Марокко. Когда началась Вторая мировая война, князь Димитрий Амилахвари принимал участие в боевых действиях против гитлеровцев и итальянцев в самых разных уголках мира. Он воевал в Норвегии в составе французского экспедиционного корпуса, принимавшего участие в Норвежской кампании, затем был эвакуирован в Англию, где присоединился к движению «Сражающаяся Франция». Затем офицер вернулся в Африку, сражался в Эритрее, затем в Ливии - против итало-германских войск. 24 октября 1942 года 35-летний подполковник погиб в сражении при Эль-Аламейне. В 1955 г. Димитрий Амилахвари посмертно получил орден Почетного легиона. Сейчас в Грузии он тоже считается национальным героем. В Гори, где жил род отца Димитрия Амилахвари, в память о грузинском офицере - подполковнике французской армии установлена памятная стела.

Ко второй категории российских и советских людей, принимавших участие в борьбе с гитлеровцами в жарких странах Северной Африки, можно отнести С.Н. Еникеева. В прошлом лейтенант Черноморского флота, уроженец Севастополя Еникеев вместе с «белыми» покинул Россию. Он обосновался в Тунисе, где устроился преподавателем теоретической механики в российский Морской корпус в Бизерте. Однако потом Морской корпус был закрыт и бывшему офицеру российского императорского флота пришлось искать работу. Он устроился в аккумуляторную мастерскую, а затем добился более серьезной должности - стал начальником электротехнической службы торгового порта г. Туниса.

Когда началась Вторая мировая война, немолодой уже С.Н. Еникеев решил вспомнить молодость и службу на флоте. Он поступил в Военно-морские силы Франции, получил звание капитан-лейтенанта и был назначен старшим механиком военно-морской базы по ремонту подводных лодок. Но уже через год службы Еникеев отравился хлором. Его демобилизовали из военно-морских сил и списали на берег. Его сын, П.С. Еникеев, служил на французской военно-морской лодке «Сфакс», потопленной подлодкой германского флота в районе Касабланки. Уже после демобилизации с флота, Еникеев-старший был вынужден работать электромехаником и ремонтировать немецкие подводные лодки в порту Бизерты. Здесь он и решил отомстить за смерть сына. Опытный механик был направлен чинить электродвигатель немецкой подводной лодки «У-602». И смог сделать так, что при полном ходе произошло бы замыкание обоих электромоторов. 23 апреля 1943 года «У-602» затонула вместе с экипажем. Так старый русский моряк отомстил за гибель сына - военного моряка французского флота.

Третья категория - советские военнопленные в Африке. Ученый-историк Владимир Беляков пишет, что не менее 200-300 наших соотечественников принимали участие в боевых действиях на территории Северной Африки. Другой историк, А.З. Егорин, приводит численность советских военнопленных, отправленных в Африку на строительство укреплений и иные тяжелые фортификационные работы. Речь идет примерно о 22 тысячах человек. Советских военнопленных, угнанных в африканские лагеря, даже прозвали «белыми рабами Роммеля». Их заставляли строить объекты военной инфраструктуры, использовали в качестве носильщиков в трудовых батальонах. Большинство советских военнопленных, угнанных в Африку, погибли - они умерли от болезней, сахарской жары, не выдержали бесчеловечного обращения конвоиров.

Известно, что после разгрома Африканской армии Роммеля, командование союзников приняло решение собрать оставшихся в живых советских военнопленных в батальон, который доставили сначала в Иран, а затем - в Советский Союз. Но и на родине этих многострадальных людей ждала непростая судьба. Почти все они были арестованы и отправлены в советские лагеря.

После того, как английскими войсками были разгромлены итало-германские войска в Тунисе, Северная Африка стала плацдармом для последующей высадки войск союзников на юге Европы. Для усиления англо-американских войск, в Северную Африку были переброшены подразделения из польской армии генерала В. Андерса, сформированные на советской территории и включавшие в себя не только польских военнослужащих, но и русских, украинцев, белорусов, евреев, литовцев, проживавших на территории Западной Украины и Западной Белоруссии. К февралю 1942 года армия Андерса насчитывала уже 73 тысячи военнослужащих. Сам командующий не желал воевать на восточном фронте и сумел добиться от советского командования разрешения на вывод своих подразделений в Иран. Более того, Андерс сумел защитить русских, украинцев, белорусов и евреев, которые служили в его армии и были гражданами Советского Союза. Им также разрешили продолжить службу в этом формировании.

С сентября 1942 г. армия Андерса действовала в Ираке, где ей было поручено выполнение обязанностей по охране очень важных в стратегическом отношении нефтепромыслов в районе Мосула и Киркука. Именно из Ирака подразделения армии Андерса были переброшены в Египет. Командование союзных войск не собиралось использовать польскую армию в североафриканских баталиях, однако рассчитывало на помощь Андерса в боевых действиях в Италии. Поэтому в Египте из частей армии Андерса и подразделений Карпатской бригады началось формирование 2-го польского корпуса, который в феврале 1944 г. был переброшен в Италию. К армии Андерса присоединилось и немало освобожденных союзниками советских военнопленных. До сих пор на английских военных кладбищах в этой стране покоятся наши соотечественники с украинскими, белорусскими, русскими и еврейскими фамилиями.

Решение проблемы советских военнопленных требовало более близкого взаимодействия советского и союзного командования. Поэтому в Каир был направлен офицер связи по репатриации военнопленных - майор Анисим Карасов. Дело в том, что Египту было суждено стать перевалочным пунктом по репатриации советских военнопленных из Италии на родину - через Центральную Европу, где шли боевые действия, наладить репатриацию было невозможно. До конца 1944 г. в Египет доставили 5694 человека. Обеспечение продовольствием и обмундированием взяла на себя английская сторона.

Кстати, о жизни советских военнопленных в египетских лагерях для репатриируемых сохранились достаточно интересные воспоминания - их оставил азербайджанец Сулейман Велиев, писатель, который тоже служил в Красной армии, попал в плен и был репатриирован из Италии в Египет. Он находился в лагере Джинейфа, где по инициативе советского офицера связи майора Анисима Карасова был сформирован полк. Более того, 7 ноября 1944 г. на плацу лагеря был проведен военный парад. Вчерашние советские военнопленные маршировали в честь очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. В январе 1945 года в Каир прибыла новая советская военная миссия под руководством полковника М. Ставрова, которой предстояло завершить процесс репатриации бывших военнопленных. Через Палестину, Сирию и Ирак советских граждан доставляли в Иран - и далее в Советский Союз.

Как свидетельствуют исторические документы, репатриация бывших советских военнопленных из Египта в Советский Союз была завершена к апрелю 1945 года. Среди репатриантов были вчерашние партизаны, сражавшиеся в Италии в составе местных итальянских антифашистских партизанских отрядов. Надо отметить, что присутствие бывших советских военнопленных в Египте отложило определенный отпечаток на отношения между двумя странами. В Египте постепенно возрастал интерес к Советскому Союзу, к социализму. По иронии, в годы Второй мировой войны Гамаль Абдель Насер и другие египетские национальные социалисты, которые позже будут сотрудничать с Советским Союзом и проведут в Египте революцию, ориентировались на гитлеровскую Германию и прямо восхищались итальянским фашизмом и германским национал-социализмом. Наоборот, король Фарук и его окружение сотрудничали с британскими властями и, соответственно, были настроены против Германии. Когда 15 мая 1944 года в кинотеатре «Опера» в Каире демонстрировался документальный фильм «Сталинград», на его просмотр прибыла вся верхушка египетской военной и политической элиты во главе с самим королем Фаруком. Повлияло пребывание в Северной Африке и на советских военнослужащих. Например, азербайджанский писатель Сулейман Велиев (на фото), которому довелось побывать в Египте и Ираке, впоследствии написал под воздействием своих впечатлений «Арабские рассказы».

Египет в годы Второй мировой войны был не единственной североафриканской страной, где находились советские военнопленные. Так, еще после разгрома интернациональных бригад в Испании, сражавшихся против франкистов в гражданской войне, 156 граждан Советского Союза - добровольцев-интернационалистов - оказались на территории Алжира. Туда их перебросили из Франции, в которую отступили многие антифашисты после поражения республиканцев в гражданской войне в Испании. Часть советских граждан была размещена в городе Джельфа на склоне Атласских гор.

Когда в Алжире высадились англо-американские войска, они первоначально не предпринимали каких-либо действий по освобождению советских военнопленных, и те продолжали находиться в своем лагере. Лишь в марте 1942 года советские военнопленные были переселены в крепость Кафарелли, а затем им разрешили выходить в город за покупками. 14 июня 1943 года советские интернационалисты были через Египет, Ирак и Иран репатриированы в Советский Союз. Кроме советских граждан, в СССР были отправлены и другие добровольцы-интернационалисты, не являвшиеся выходцами из республик Советского Союза. Это были 40 человек, включая 15 немецких антифашистов, а также выходцев из Венгрии, Польши, Чехословакии и Франции. В Алжире оказался и Б.Н. Фридман, который в сентябре 1943 года сбежал из лагеря для военнопленных на Корсике, присоединился к корсиканским партизанам, а затем перебрался в Алжир.

История полной трагедий и лишений эпопеи советских и русских людей в Северной Африке в годы Второй мировой войны еще ждет своего полноценного исследования. Остается лишь отметить, что даже здесь, на далеком южном побережье Средиземного моря и в песках Сахары, многие наши соотечественники оставались доблестными воинами, сражаясь против гитлеровцев и их союзников, пусть и в рядах британских или французских войск.

Западная пресса в истерическом тоне описывает ситуацию в Центральноафриканской республике (ЦАР), которая «захвачена российскими наемниками». Судя по всему, российские специалисты действительно прибыли в эту страну. Зачем их туда позвали, что именно они там делают – и какое значение это имеет как для ЦАР, так и для России?

Русский десант

Внешне все выглядит так. В октябре 2017 года президент ЦАР Фостен-Арканж Туадера прилетел в Сочи на встречу с главой российского МИДа Сергеем Лавровым . На нем он, по официальным сообщениям, просил Россию обратиться в ООН с просьбой временно снять ограничения на поставки в ЦАР оружия и техники. Неформально же президент Туадера запросил у России вооружения на три местных батальона, то есть примерно 1,5 тысячи бойцов с легкой бронетехникой. Ответ был положительный.

Через месяц ООН согласилась частично отменить для Москвы эмбарго на поставки оружия в ЦАР, и 26 января этого года первый Ил-76 приземлился в аэропорту Банги. Уже 31 марта президент Туадера торжественно принимал парад первой роты (200 человек) центральноафриканской армии, одетой в российский камуфляж и с российским оружием. Командовали этим отрядом подозрительно белые люди .

Но главная неожиданность ждала всех 30 марта на главном футбольном стадионе столицы страны Банги при праздновании второй годовщины избрания Туадеры президентом. Некие вооруженные люди славянской наружности появились на праздновании в качестве личной охраны президента Туадеры . До этого обеспечивать общественную безопасность в Банги на массовых мероприятиях должны были руандийские солдаты из остатков коллективных миротворческих сил. Белые охранники на данный момент практически полностью контролируют администрацию президента ЦАР, имеют неограниченный доступ к графику его передвижения и к ключевым фигурам из окружения президента Туадеры, к гаражу президента и бронетехнике.

Официально администрация президента Туадеры признает тот факт, что отныне существует «отряд российских спецподразделений для усиления безопасности президента». В администрации президента появилась новая должность: «директор по безопасности» из числа русских офицеров формально «отвечает за работу группы телохранителей». Французская пресса полагает, что этот же офицер является и «ключевым посредником для контактов ЦАР и России в оборонной и экономической сфере».

Буквально за несколько недель русские люди – часто без военной формы, но с отчетливой военной выправкой – стали приметной частью жизни столицы Центральноафриканской Республики .

Они видны уже не только в президентском дворце и вокруг него, но в ключевых министерствах, начиная с министерства обороны, в воинских частях с солдатами, в уличных патрулях и даже в ливанских магазинах на центральном проспекте Боганда . Французская пресса употребляет образное выражение «они разбежались как антилопы по стране», поскольку русских видели уже в провинциях. При этом особое раздражение вызывает тот факт, что русские захватили штат «фордов», которые ранее были предоставлены ЦАР Пентагоном, и бессовестно разъезжают на них по улицам Банги. 15,5 миллионов долларов, выделенных Пентагоном на нужды армии ЦАР, оказались в руках русских.

Считается, что официальный штат российских военных советников состоит только из пяти кадровых офицеров, а все остальные – сотрудники частных военных компаний (ЧВК). Французская пресса утверждает, что это сотрудники организаций Sewa Supreme (зарегистрирована в Индии и занимается детективными и охранными услугами) и Lobaye Ltd (место регистрации неизвестно, но Лобайе – это заповедный регион в Конго), но никаких доказательств не приводит. Эти утверждения положили начало целой череде спекулятивных публикаций о «наемниках Вагнера в Африке», обвинениях в адрес все тех же персонажей из окружения президента Путина и стандартном наборе плача о «руке Москвы».

Французы вздыхают, пожимают плечами и кивают на Вашингтон. «Русские ждут реакции Америки. К тому же они пользуются методами, которыми мы не пользуемся», – говорит один неназванный французский дипломат в ЦАР. «Они беззастенчиво подкупают всех, кто открывает перед ними двери». Вот, кто бы говорил. Франция в ЦАР исторически жила только на взятках – причем давались и брались они в оба направления.

Истоки кризиса

Ситуация в ЦАР еще несколько лет назад не подлежала расшифровке для простого белого человека. Это была территория хаоса с оттенками геноцида по религиозному признаку.

Религиозная и этническая обстановка в стране крайне запутанна . Из автохтонного населения на территории ЦАР осталось только племя сара (не более 10% населения), все остальные племена – в той или иной степени пришлые.

Дело в том, что через современную ЦАР еще в XVIII веке проходил караванный путь на Ближний Восток , по которому везли слоновую кость и рабов, и постепенно арабские охотники за рабами просто опустошили эту землю. Местные убангийские племена со временем полностью исчезли под давлением агрессивных беженцев, а с запада и юга на обезлюдевшие земли стали приходить племена с территории современных Нигерии, Конго и Камеруна, которые сейчас составляют до 90% населения страны. Но в чистом виде конфликта между племенами, как в Руанде , в ЦАР не наблюдалось никогда. Существовал общий враг – арабские работорговцы и исламизированные племена из Дарфура и Чада, которые также были заняты исключительно работорговлей и разбоем.

Во второй половине XIX века территория современной ЦАР стала тем самым местом, где лоб в лоб столкнулись волны колонизации сразу трех империй: Британской , шедшей с юго-востока, Французской , двигавшейся напролом через джунгли с запада, и Германской , случайно попавшей под этот замес, расширяя свое влияние в Танзании. Дело чуть было не дошло до прямой англо-французской войны, но по ходу мирных переговоров территория нынешней ЦАР была как бы поделена между главными мировыми империями. Границы того, что мы теперь называем ЦАР, были проведены по принципу «кто первый встал – того и тапки». Специфика населения – как религиозная, так и этническая – не учитывалась. Формально земли Центральной Африки остались за Францией.

Император-людоед

После провозглашенной в 1960 году («год Африки») независимости ЦАР от Франции хаос стал системным явлением. До апофеоза его довел Жан-Бедель Бокасса – президент ЦАР с 1966 года (захватил власть в результате военного переворота) по 1976 год, когда провозгласил себя императором и правил в таком качестве еще три года. Основой внешней политики Бокассы был шантаж. Он угрожал практически всем, с кем имел дело: Франции, Советскому Союзу , Китаю, Румынии, Югославии, он подкупал французских политиков, а когда те начинали предъявлять претензии, грозился отобрать концессии. Источником личного обогащения и взяток французам было разграбление алмазных россыпей. При этом надо понимать, что ЦАР сейчас – одна из беднейших стран мира , поскольку все разведанные месторождения алмазов, урана и редкоземельных металлов либо не используются вовсе, либо контролируются непонятно кем.

В Париже «дело об алмазах Бокассы» привело к падению президента Валери Жискара д‘Эстена , который ради урановых концессий, необходимых Франции для разработки собственного ядерного оружия , братался с Бокассой, называл его «другом» и «братом», ездил в ЦАР охотиться на слонов. Выяснилось, что французский президент был осведомлен не только о типично африканской любви Бокассы к роскоши (туфли, в которых он «короновался», признаны Книгой рекордов Гиннеса самыми дорогими в мире), но и о прочих деталях быта президента-императора.

После визита Бокассы в 1970 году в Москву, где он также вымогал у СССР помощь в обмен на концессии, ему очень понравилась русская кухня, и он попросил прислать ему русского повара. Но этот бедняга, обнаружив в холодильнике президентского дворца человеческое мясо , смог сбежать в советское посольство. Позднее на суде в Банги в 1986 году Бокасса утверждал, что хранил в холодильниках во дворце Беренго части человеческого тела не в целях каннибализма, а в ритуальных. Ему поверили и официально сняли обвинение в каннибализме. Хотя осталась до конца не проясненной судьба нескольких десятков оппозиционеров и некоторых из 19 его жен, в том числе и европеек.

Родившийся в католической семье (его даже прочили в священники) Бокасса с целью все того политического шантажа Франции (но уже при президенте Миттеране) пригласил в ЦАР Муаммара Каддафи, пообещав отдать ему урановые рудники, и демонстративно принял ислам, став Салахаддином. Это было последней и главной ошибкой. Уран в руках Каддафи – этого Франция уже вынести не могла . Формальным поводом к свержению Бокассы стало, однако, не это, а убийство примерно 100 школьников, которые протестовали против введения слишком дорогой, но обязательной школьной униформы. Началась операция «Барракуда». Иностранный легион, части коммандос с Габона и 1-й парашютно-десантной дивизии Франции высадились в Банги, когда новообращенный Салахаддин Бокасса пребывал с визитом у друга Муаммара в Ливии. В Париже назвали это «последней колониальной экспедицией Франции». Ошиблись.

Кстати, следующие десять лет Бокасса безбедно прожил в принадлежавшем ему замке Адинкур под Парижем . В 2011 году, уже после его смерти в Банги от инфаркта, замок был продан на аукционе более чем за 900 тысяч евро.

Современный расклад

Первое, что сделал генерал Франсуа Бозизе, когда в 2010 году стал президентом, – реабилитировал Бокассу и «восстановил его во всех правах». «Он построил страну, а мы разрушили все, что он построил», – сказал Бозизе. Бозизе родился на территории Габона и по племени гбайя. Но у него, как члена клана Бокассы, не было никаких шансов долго удержаться при власти, тем более что опирался он только на иностранные штыки. Вообще иностранные военные разной степени компетенции уже лет двадцать как основная сила жизни в ЦАР.

И вот в 2012 году с севера в страну вторгается некий альянс «Селека» («союз» на языке санго), составленный исключительно из мусульман. При поддержке армий Чада и Судана (оба отрицают) и при прямом финансировании Саудовской Аравии за несколько недель он захватил всю страну. Президентом стал лидер «Селеки» Мишель Джотодия . Формально по вероисповеданию он – мусульманин. Но он учился в СССР в чисто русском городе Орле в учетно-кредитном техникуме, а затем в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Он женат на русской, у них дочь, суммарно провел в СССР более 10 лет, а по возвращении в ЦАР работал в налоговой службе, а затем в МИД. Он человек мягкий и в ходе всех бесконечных гражданских войн и вспышек насилия участвовал в организациях, в названиях которых всегда присутствовали слова «единение», «мир», «согласие». Но формально возглавляемая им «Селека» на поверку оказалась сборищем джихадистов и бандитов, которые после захвата столицы развернули в ней садистский террор по отношению к христианскому населению.

В ответ христиане стали формировать ополчение, и гражданская война приняла религиозный характер . 15% мусульман успешно убивали 75% христиан (еще 10% – пигмеи и жители джунглей, верующие в духов деревьев и леопардов) при полной поддержке Саудовской Аравии и полной беспомощности французского воинского контингента. Убедившись в своей неспособности управлять страной, впавшей в кровавый хаос, Мишель Джотодия зафрахтовал самолет и улетел в Чад.

В ноябре 2013 года Париж снова вспомнил о своей «исторической ответственности». Началась операция «Сангарис» (бабочка такая), но уже в декабре французы понесли первые потери. Тогдашний президент Франсуа Олланд лично прибыл в Банги, но не помогло. Столкновения между христианами и мусульманами только нарастали. Французы попробовали сделать президентом своего ставленника – женщину, мэра Банги Катрин Самба-Пенза, которая только призывала французов ввести больше войск, ездила на саммиты G7 в красочной национальной одежде, просила гуманитарной помощи и обещала пойти войной на христиан. Число потерь росло. В мае 2014 года, то есть с опозданием минимум на три года с начала нового витка гражданской войны, в ЦАР прибыло подразделение войск Эстонии в составе 45 человек. Не помогло.

И вот в феврале 2016 года на выборах решительную победу одержал бывший ректор местного университета Фостен-Арканж Туадера. Французы потихоньку стали сворачиваться и улетать в Габон и Мали. Эстонцы как-то сами собой растворились. Ситуация не то чтобы стабилизировалась, она как-то притихла и затаилась.

И тут появились эти русские.

Удаленный контроль

Пока нет никаких данных о том, под чей контроль перешли действующие алмазные копи и урановый рудник. Обычно это происходит довольно быстро и бескровно. Другое дело, что физический контроль над месторождениями и промыслами не означает юридический переход собственности. Президент Туадера пока что ничего на эту тему не заявлял и вряд ли будет в ближайшее время. Для него важна эффективность действий приглашенного контингента по охране границ, уничтожению самого факта угрозы со стороны мусульманских отрядов и окончательное восстановление безопасности на всей территории страны. И если французы с этим справиться были не в состоянии, то почему бы русским не попробовать.

Многие склонны видеть в этом предпосылки некой новой «битвы за Африку», в которой, в отличие от «прокси-войн» холодной войны, будут использоваться не только чисто вооруженные методы, но и политтехнологические. Называются даже конкретные фамилии людей, якобы за это ответственных. Утверждается, что в проекте используются только люди с «африканским опытом», то есть априори старше сорока лет и со знанием местных языков и реалий. Не беремся утверждать, что такое возможно. Но наверняка можно согласиться с тем, что Африка обязательно станет еще одной «конкурентной зоной». Только более далекой от нас, чем постсоветское пространство или Балканы.

1.2 РУССКИЕ ВОИНСКИЕ ТРАДИЦИИ В АФРИКЕ

1.2.1 ИНОСТРАННЫЙ ЛЕГИОН

"Он в тревожном, глухом Марокко

Охранял чужие форты,

Расцветали, вяли надужды.

Но отчаяться - Боже упаси!"

Россияне на службе в Легионе в досоветский период

Одной из наиболее малоизученных сторон русской жизни в диаспоре является тема присутствия русских людей из числа профессиональных военных, оказавшихся в рядах французского Иностранного легиона. Дело в том, что материалов на эту тему очень мало, и то немногое, что мы имеем, принадлежит к разряду мемуарной литературы. С одной стороны, создавшаяся ситуация отчасти объясняется тем, что это специальное военное заведение, по вполне понятным причинам, строго соблюдает определенный режим секретности. С другой стороны, люди, которые попадали служить в легион, совершенно не были настроены на писательский лад. Это были суровые солдаты, преданные приказу и долгу. Но, тем не менее, постараемся составить целостную картину, из того немного имеющегося в наличии материала.

Французский Иностранный легион был создан в 1831г. После провозглашения герцога Луи-Филиппа Орлеанского королем Франции, бельгийский бар. де Бегар, состоявший на французской службе, выступил с идеей создания специального воинского подразделения, преданного метрополии, но не связанного никакими узами с самой Францией, способного выполнять задания любой сложности и обеспечивать боеспособность на высоком уровне. Легионерами могли становиться мужчины иностранцы в возрасте от 18 до 40 лет. Законодательно оговаривалось использование легиона в военных действиях только за пределами Франции.

Сведения о том, что наши соотечественники становились солдатами Легиона, появились на рубеже XIX-XX вв. Как пишут исследователи, "в ряды легионеров стали все чаще вступать российские подданные, как правило, из числа малообеспеченных трудовых мигрантов и переселенцев, устремившихся на Запад по социально-экономическим, этническим и конфессиональным причинам. Большинство среди них составляли недавние жители западных и юго-западных губерний - поляки, украинцы, евреи, немцы". Особо большой приток новобранцев в Легион из России приходится на время после революционных событий 1905-1907гг. В это время за границей появляется немало русских из центральных губерний. Как правило, это были люди, принадлежавшие к слабо образованным слоям общества, поэтому они испытывали трудности в овладении иностранных языков и, как следствие этого, для них было проблематично устройство на приличную работу. Неудивительно, что многие молодые люди из числа российских мигрантов соглашались заключить контракт и вступить во французский Иностранный легион. "Лояльное отношение царского правительства к подобной практике во многом обеспечивал русско-французский политический союз, провозглашенный на исходе XIX века".

Среди известных случаев, когда русские солдаты попадали на службу в это интернациональное армейское соединение, можно указать на пример знаменитого русского философа Николая Онуфриевича Лосского. Еще в дореволюционные времена он был в Алжире, даже некоторое время служил в Иностранном легионе.

Иностранный легион пользовался дурной славой. "В прежнее, довоенное время легион пополнялся почти исключительно преступниками и бродягами с малым процентом искателей приключений, банкротов и других неудачников", - писал один из бывших легионеров. Илья Эренбург, в период первой мировой войны проживавший во Франции и пытавшийся в 1914г. вступить во французскую армию, писал в этой связи: "Иностранный легион до войны состоял из разноплеменных преступников, которые меняли свое имя и, отбыв военную службу, становились полноправными гражданами. Легионеров отправляли обычно в колонии усмирять мятежников. Понятно, какие нравы царили в легионе". Были в легионе и русские из числа политических эмигрантов, студенты, евреи, покинувшие черту оседлости, и другие. В качестве одного из источников, относительно присутствия россиян в Иностранном легионе, могут послужить документы, обнаруженные в дипломатических архивах Франции. При Российском посольстве в Париже до революции 1917г. действовало Русское благотворительное общество, куда нередко обращались и наши соотечественники, особенно из числа новобранцев. Таковыми в легионе считались все проходящие первый пятилетний срок службы.

В апреле 1911г. из города Сиди-Аббеса, где находилась главная база легиона в Северной Африке, поступило прошение в Благотворительное общество в Париже. В нем некий Михаил Смоленский писал: "Ввиду наступающего великого праздника Святой Пасхи прошу всепокорнейше обратить внимание на своего соотечественника и дать возможность хоть кое-как встретить сей праздник по-христиански. Так как я в настоящее время нахожусь в Легионе и получаю лишь 5 сантимов в день, которых не хватает даже на табак, то надеюсь, что благотворительное общество не оставит без внимания мою просьбу и отзовется".

В другом письме, посланном 1 августа 1911г. из Жебду, от лица троих русских солдат легиона и подписанном по поручению товарищей Н. Бочковским, говорилось: "Маленькая горстка русских... взывает... и просит о следующем. Служа во французской армии, куда мы попали по собственной вине, ища счастья за границей, попали в такое положение, в котором при худшем положении на родине никогда бы не очутились.

Стоим буквально в пустыне, скука ужаснейшая, а главное, ничего не знаешь, что творится на родине, да и вообще нечего почитать.

Жалование наше состоит из одного су в день, на который не возможно приобрести и папироску, без которой приходится очень трудно, не говоря о других предметах, как мыло, вакса, иголки, нитки, - и тому подобных вещах, необходимых в солдатском обиходе.

Из России помочь никто не может, так как родители умерли и оставленная ими тысяча рублей оставлена во Франции, и финал - Иностранный легион.

Мы горько каемся в необдуманном поступке, но есть надежда, что, окончив свою службу здесь, вернемся в Россию и будем служить верой и правдой Государю и родине.

Теперь же умоляем, слезно умоляем... помогите нам на необходимое и благоволите прислать газет или журналов на русском или французском языках".

Из Таурирта, в декабре того же года Адриан Иванович Асеев, который подписался "Истинно русский человек", писал: "Находясь во французском Иностранном легионе и за неимением ни русских книг, ни русских, осмеливаюсь обратиться к Вам, если найдете возможным помочь мне, выслав какие бы ни было русские книги или денежную помощь для покупки этого". Послу Российского Императорского правительства в Париже, на должности которого в это время находился А.П. Извольский, русский проситель, состоявший в команде военных музыкантов М.Ф. Пастушков писал из Сиди-Бель-Аббеса с просьбой помочь в приобретении скрипки и самоучителя.

В декабре 1913г. там же, на главной военной базе Легиона в Сахарской пустыне было написано следующее письмо: "Попав на военную службу в легион в Алжире, трудно мне приходится - еще потому, что мало знаю язык. Скажу вкратце: нуждаюсь в словаре Французско-русском и Русско-французском. Умоляю доставить мне таковые - буду до гроба благодарен". И подпись: "Кайданский... Запасной солдат Русской армии".

Еще один человек, в январе 1914г. комиссованный из Легиона по причине слабого здоровья, просил о помощи, "потому что теперь очень зимняя пора, - а в летнем костюме, какой дают в Африке, на проезд в Россию есть невозможный".

Так же в 1914г. один из русских просил продолжить прерванную высылку ему в Сиди-Бель-Аббес газеты "Парижский вестник" и далее: "Остается мне служить еще 20 месяцев; владея разговорными французским и немецким, желал бы изучить также и теорию этих языков, но не имея учебников, имею смелость просить выслать мне...".

Русский военный атташе при посольстве России в Париже граф А.А. Игнатьев в своей книге "Пятьдесят лет в строю", сообщает о том, что после начала первой мировой войны, когда во Франции была объявлена мобилизация, военнообязанные российские граждане оказавшиеся в этой стане, должны были оформить свое отношение к военной службе. В противном случае по закону им угрожал арест и содержание в концентрационном лагере. Однако по тем же французским законам, иностранцы не могли служить в регулярной французской армии. Возле дипломатического представительства России собралась огромная толпа. Полковник Игнатьев вынужден был выйти к людям. Вот, как он далее описывает происходившее: "Особенно выделялся своим громким голосом и громадным ростом молодой брюнет, заявлявший о своем желании быть отправленным немедленно на фронт. Я не помню его фамилии, но не забыл его трагической судьбы. Будучи зачислен, как и большинство русских, в Иностранный легион, он после первых недель войны стал во главе соотечественников, возмутившихся против бесчеловечного к ним отношения со стороны французских унтер-офицеров, привыкших иметь дело только с теми подонками общества, которыми в мирное время комплектовался Иностранный легион... Возмущение русских легионеров, людей преимущественно интеллигентных, царившими в легионе порядками... вылилось в кровавый бунт против командования... Расправа была жестокая: полевой суд приговорил бунтовщиков к расстрелу".

Русские кадровые офицеры на службе в легионе

Активное проникновение русских в Иностранный легион происходит в результате эвакуации частей белой армии под командованием бар. П.Н. Врангеля. Вербовкой эмигрантов, покинувших пределы нашей страны, французы занялись с первых же дней эвакуации. В ноябре 1920г. ген. Петр Врангель со своей армией пересек Черное море и прибыл в Турцию. О тяжелой ситуации в Стамбуле вспоминали участники тех событий, - весной "внезапно появились всевозможные политические агитаторы - платные агенты, которые были готовы обещать все, что от них хотели услышать... Эту ситуацию использовали... и агенты-вербовщики Иностранного легиона... собравшие немалый урожай". Как видим, первые записи в Иностранный легион были уже в турецких портах. Очевидец тех дней оставил свидетельство: "Ранее других в историю русского зарубежного воинства вошел французский Иностранный легион. Не успела русская эскадра с войсками ген. П.Н. Врангеля войти в Константинополь и стать на якорь в бухте Мод, на кораблях появились вербовщики в легион. С этого времени тысячи русских офицеров, солдат и казаков провели долгие годы военной страды под знаменами пяти полков легиона. На их долю выпала вся тяжесть борьбы с рифанцами и берберами в Северной Африке...". Русским военным, оказавшимся в тяжелом материальном и моральном положении, предлагалось продолжить службу, с тем, чтобы не остался не востребованным их армейский опыт. Известно, что многие русские даже поступали на службу к Кемалю Паше Ататюрку, боровшемуся за независимую Турцию, об этом писалось в газетах.

Союзники, контролировавшие Константинополь, боялись массовой концентрации русских частей в самой Турции, поэтому большая часть белых эмигрантов была разбросана на греческих островах. Именно здесь вербовщики Легиона проявляли настойчивость. Большинство русских беженцев приняли такие страны, как Болгария и Сербия, однако еще долгое время эмигрантам приходилось ждать решения своей участи в лагерях, где царили мрачные настроения. Например, один только остров Лемнос дал немалую жатву. Из расквартированного там Донского корпуса поступило на французскую службу более 1 000 человек. Правда, впоследствии казаки не пользовались успехом в Легионе и в большинстве уезжали во Францию.

О службе в Легионе пишет современный автор: "Возможность начать новую жизнь гораздо сильнее, чем связанные с ней приключения, привлекает в Легион неудачников... Поскольку легион называется Иностранным, французским гражданам запрещается вступать в него... Кроме того, новобранцы узнают, что они уже больше не поляки, австралийцы, немцы или японцы, а граждане страны по имени Иностранный легион, с ее бескомпромиссным кодексом чести, который, в частности, гласит: "Каждый легионер независимо от национальности, расовой или религиозной принадлежности - твой брат по оружию".

Неизвестность, печальные думы о будущем покинутого отечества, личная неустроенность, - все это угнетало русского человека. В беженских лагерях русские офицеры и солдаты подчас доходили до отчаяния. Для того чтобы только вырваться из лагеря, многие соглашались на вступление в Легион. Но не только эти доводы следует признать решающими. Для того чтобы до конца понять, что творилось в душе эмигрантов, почему они решались на столь серьезный шаг, позволю привести слова одного из писателей, чье творчество раскрылось именно в условиях диаспоры. Е. Тарусский тонко подмечал особенности национальной психологии и был знатоком глубин русской души. В 30-е годы XX века он писал: "Голода и холода русский офицер не боялся. Но зато он боялся нищеты и "дна". Голод и холод в рядах полка, в траншеях и походах его не страшили, голод и холод на дне, среди человеческих подонков его ужасали". С одной стороны, Легион давал возможность устроить свою жизнь, агенты не задавали вопросов о прошлом и не интересовались личной жизнью, но это еще не все. Русских офицеров привлекала такая стороны службы в Легионе, как возможность очутиться в особом психологическом климате. Внутренний уклад, воинский дух, который сложился среди "солдат удачи", был близок и понятен русским воинским традициям, когда взаимоотношения между офицерами и солдатами преодолевают казенный формализм и воины действительно составляют единую семью. В Легионе "авторитет офицеров базировался не на происхождении, а на реальном боевом опыте. Офицеры делили со своими подчиненными все тяготы полевой жизни, отчего в Легионе возникал особый дух боевого братства, столь близкий русскому офицерству".

Тем не менее, ради объективности картины, следует привести свидетельства самих легионеров, для того, чтобы до конца понять те условия и ту среду, в которой оказывались наши соотечественники. Один из них, капитан Архипов писал: "Отношение настолько хамское, что едва хватает сил удержаться. Кормят настолько скверно, что даже вспоминаю Галлиполи. В последних боях погибло очень много русских". В дневниковых записях русского историка П.Е. Ковалевского, содержится замечание о том, что он в декабре 1921г. получил письмо от бывшего знакомого, "Он теперь в Марокко в легионе. Добровольные каторжные работы на пять лет. Плохо кормят, живут в бараках, обращение, как со скотом, климат ужасный, никаких сношений с внешним миром, умоляет прислать словарь и газеты".

Тот факт, что большое количество русских военных оказалось на службе в Легионе, отразился на моральном климате, на самом духовном облике, на той атмосфере, которая царила в подразделениях. "Места авантюристов и жизненных неудачников заняли настоящие воины, искавшие только чести, хотя бы и под чужим знаменем". Эти люди, можно смело сказать, сделали честь Легиону. Они стали его наиболее "дисциплинированной и боеспособной и наиболее ценимой частью". "Значительная часть легионеров оставалась в легионе до 10-15 лет, хотя служба в нем длилась 5 лет. Легион становился их домом, в нем была их жизнь".

Интересное свидетельство оставил один из офицеров. В России этот человек был подполковником. Франция сделала его капралом. Итак, слившись с основной массой своих сослуживцев, переплавившись в пламени сражений, став частью Легиона, он писал: "Можно смело сказать, что как боевой материал иностранные полки - самые лучшие во французской армии. И Алжир и Марокко завоеваны, главным образом, руками иностранцев... Рассказывая о боях, в которых они участвовали, легионеры неимоверно хвастают и врут. Но гордиться своей частью, как лучшей единицей французской армии, они в полном праве". Определенная доля этой воинской гордости, без сомнения, принадлежит русской плоти и крови, а главное - духу.

Один из бывших русских легионеров, подводя итог своей службе, писал о тех нескольких тысячах человек поступивших во французский Иностранный легион, о том, что они стали его наиболее "дисциплинированной и боеспособной и наиболее ценимой частью... На долю русских легионеров выпала тяжесть борьбы с рифянами, кабилами, туарегами, друзами и другими восставшими племенами в период 1925-1927гг. В раскаленных песках Марокко, на каменистых кряжах Сирии и Ливана, в душных ущельях Индокитая, - всюду рассеяны" русские кости.

Новобранцы Легиона начинали новую для себя жизнь в учебных лагерях в жгучей, песчаной пустыне. Сохранились описания этой местности. На страницах русской эмигрантской прессы соотечественники делились впечатлениями: "Первый этап в "карьере" каждого легионера - Сиди-Бель-Аббес, город на северо-западе Алжира. Это главный учебно-тренировочный пункт Легиона, или, по выражению самих легионеров, "врата ада". Отсюда только два пути: смерть от малярии, дизентерии и других заболеваний, которые косят легионеров в Сиди-Бель-Аббесе, а для оставшихся в живых - в случае неповиновения - тюрьма в Коломб-Бешаре, в центре Сахары, оттуда ни один человек не выходит живым".

В 1921г. в алжирский городок Сиди-Бель-Аббес попал русский подполковник артиллерист Э. Гиацинтов. В Легионе он дослужился до капрала. О впечатлениях, вынесенных за годы службы, этот человек, позднее писал в книге мемуарного характера. "Тут говорили, по-моему, на всех языках, существующих в мире", но при этом он отмечал, что "русских в Бель-Аббесе было всегда очень много... кадр учебной команды, т.е. сержанты-инструктора были почти все русские". "Между собой старые легионеры говорят всегда по-французски, вернее сказать, на особом солдатском жаргоне. Это считается высшим шиком".

По официальным источникам, можно установить следующие статистические данные. В 20-х годах XX века в составе Иностранного легиона насчитывалось до 8 000 русских, из них проходили службу в Алжире около 3 200 человек.

Нелегкой была служба в Легионе. Подчас попавшие туда опытные, бравые русские военные, имевшие за плечами долгий срок службы, участие в сражениях, отмеченные боевыми наградами и т.д., оказывались в совершенно новых условиях. "Старые, заслуженные полковники, прошедшие всю великую войну, участники многих сражений должны были подчиняться, как рядовые, молодым иностранным поручикам, и благодарить Бога и страну, давшую им приют и службу... жизнь такова, как ее создают себе сами люди".

Позволю здесь также поместить некоторые сведения, которые удалось установить и о других соотечественниках, служивших в Легионе. Бывший в 30-х годах прошлого столетия в Марокко, русский легионер С. Андоленко, сообщает о погибшем в бою на Тазиуате в 1932г. поручике второго пехотного полка Александровом-Дольском: "5-го сентября французские войска перешли в наступление. Уже в этот день, будучи в тяжелом бою Александров-Дольский выказал чудеса храбрости. "Мы все поражались, - говорят его товарищи, - тому спокойствию, с которым он вел себя; пули свистели и впивались в землю вокруг него, валились люди, а он шел большими шагами вперед, с каким-то неземным хладнокровием, как будто не видя того ада, который творится вокруг него". Командир подразделения писал: "Я вижу еще поручика Александрова с револьвером в руке, увлекающего своих людей. После жестокой рукопашной схватки, легионеры овладели позицией и, оставшиеся в живых марокканцы уже спасались бегством, как вдруг один из них обернулся и выстрелил в упор в Александрова-Дольского. Сраженный пулей в сонную артерию Александров был убит наповал. В надгробной речи командир полка так отозвался об убитом: "Мы горды Вами. Вы заплатили Вашей жизнью за доблестное и героическое поведение, которое делает честь не только Легиону, но всей Армии. Вы прибавили новую страницу славы к истории полка и память, о Вашем славном поведении будет священна и, послужит примером будущим поколениям".

В 50-е годы прошлого века на Западе вышла книга одного из легионеров. Этот человек пишет о своих товарищах, о воинском подразделении, "в котором было особенно много немцев и русских, нашедших здесь себе пристанище в результате происшедших у них на родине переворотов... Сразу сблизился он с лейтенантом Шалидзе, кавказцем, немного грустным, но прямым и хорошим товарищем. Денщиком ему дали черкеса Епандиева, заботливого и старательного солдата".

В знаменитом французском Военном музее во дворце Инвалидов в Париже есть специальный русский отдел, где хранится память о доблестных сынах России, сумевших и за рубежом стяжать славу своей родине.

Легион в Северной Африке

В рассматриваемый период времени, когда произошел массовый исход из России военной контрреволюции, Франция активно проникала в государства Магриба. Алжир стал колонией в 1830г., Тунис подпал под отношения протектората с 1881г., Марокко с 1912г.

Подобно тому, как европейцы сгоняли индейские племена в США, также французские колонисты покоряли арабов и берберов. Внутренняя структура североафриканских стран отвечала исторически сложившимся факторам, связанным с особенностями восточно-мусульманской цивилизации. "В Марокко отсутствовали отношения крепостной зависимости... структура власти в стране была недостаточно четкой и устойчивой... отсутствовали крупные частные владения, поскольку... земля юридически считалась собственностью султана, но под свободным контролем племен. Наконец, становлению традиционного феодализма препятствовала племенная солидарность, которая имела важное значение в общественной жизни страны". Напротив, капиталистические отношения, по которым развивалась экономическая, политическая и социальная жизнь Франции, приводили к активной колониальной экспансии. В первую очередь это отразилось на африканских территориях. Лучшие плодородные земли отдавались переселенцам из метрополии. Наряду с преследованием политических и экономических интересов, европейцы осуществляли идеологическое вмешательство. Французские миссионеры пытались христианизировать местных жителей.

Вслед за захватом территорий, европейцы начали проводить геологическую разведку в Атласских горах и в пустыне Сахара, с целью последующей разработки источников полезных ископаемых. Французские источники тех лет сообщают об использовании Легиона в деле умиротворения восставших племен Северной Африки и необходимости защиты мирных поселенцев, занимающихся земледелием от диких кочевников. Один из военных писал о Легионе: "По своим легендарным качествам - спокойствие, храбрость, преданность - он остается лучшим воинским подразделением, каким только можно располагать. Его батальоны замечательны и в атаке, и в обороне, они вызывают восхищение тех, кто видел их в бою. Более того, в деятельности, предшествующей и сопровождающей наступательные операции, Иностранный легион успешно справляется с различными другими заданиями, благодаря наличию в его составе рабочих разных профессий".

В 1920г. в Марокко было создано общество "Оффис ширифьенн де фосфат" с целью разработки месторождений в зоне Курибги. Это центральная часть страны, традиционно населенная одним из берберских племен. Как пишет исследователь, "к моменту окончания первой мировой войны во французской зоне Марокко оставались непокоренными почти все горные и пустынные районы страны". На основании данных, связанных с историей экономического развития, можно восстановить ход войны, которую вели подразделения французского Иностранного легиона против местного населения в Северной Африке. Изложенные факты, упоминания о населенных пунктах и географических названиях, так или иначе, находят подтверждение в письмах, воспоминаниях и других официальных сведениях, с которыми приходится встречаться, изучая сведения, оставшиеся от русских легионеров, прошедших через марокканский период службы.

Итак, в 1923г. происходят активные боевые действия в районе города Тазы, расположенного в северо-восточной части Среднего Атласа в малодоступной горной местности. Затем легион продвигается далее, в район Тадлы и юго-западную часть Среднего Атласа. Следующий этап - юг и горные массивы Высокого Атласа и Анти-Атласа. К 1924г. военные действия переносятся в долину реки Уэрги. Как отмечает историк, на летний период этого же года (июнь-август 1924г.) приходятся наиболее ожесточенные военные действия с племенами. Французские газеты тех лет писали о войне в горах Рифа на севере. Общественный резонанс, вызванный войной в Марокко, приобретал мировые масштабы. Ожесточенное сопротивление племен, нежелание подчиняться колонизаторам, а значит тяжелое положением Иностранного легиона, вынужденного проводить свои операции в неимоверно трудных условиях, становилось темой для обсуждения не только в прессе. Например, советский военачальник М.В. Фрунзе внимательно изучал особенности военных операций и писал о преимуществах партизанской тактики рифских племен. Безрезультатные ожесточенные бои в горах продолжались до весны 1925г.

В апреле французское командование принимает решение усилить свои батальоны. В войну вступают свежие силы, из Алжира на Марокканский фронт были переброшены дополнительные части Иностранного легиона. Однако желаемых результатов это не принесло. Скупое газетное сообщение, опубликованное в центральном французском издании, достаточно красноречиво говорит о ситуации: "Каждая группа карликовых пальм, каждый утес скрывают за собой стрелка". Потребовался еще целый год, чтобы закрепить основные стратегические позиции в регионе. О переброске дополнительных войск в 1926г. сообщало телеграфное агентство из Рабата: "Подкрепления из Алжира производят высадку и направляются к местам своего будущего расположения". Вполне справедливо звучат слова одного из участников тех боев о том, что "марокканцы не имеют фронта ни в длину, ни в глубину".

Работая со старыми эмигрантскими изданиями, которые выходили в русской интеллектуальной среде в первые годы рассеяния, по немногим скудным сведениям, удается отчасти восстанавливать атмосферу военных будней. В 1926г. один из легионеров писал из Марокко: "Я живу в центре политическо-экономической и религиозной жизни вновь завоеванного племени, которое занимает часть Большого Атласа... Мавры, временно подчинившись два года назад, не оставляют мысли сбросить с себя власть чужеземцев. Привыкшие к независимости, они презирают наши законы и порядки. Набеги на нас почти не прекращаются... Кормят хорошо. Но однообразная, полная невидимой опасности (пули из-за куста, из-за угла, из-за песчаного бугра) жизнь создает необходимость искусственных возбуждений. Книг нет. Газеты редки. И все-таки для такой службы - а русскому выбирать не из чего - нужно особое счастье".

Покорение племен продолжалось вплоть до 1934г., одновременно с этим в крупных городах Марокко постепенно сосредотачивалось значительное количество французского населения: рабочих, мелких служащих, чиновников правительственных учреждений, появлялась мелкая и средняя буржуазия, интеллигенция. Однако, задачи Легиона по обеспечению мирного развития страны под Французским протекторатом не ослабевали. Об этом можно судить, изучая факты биографии русских легионеров, продолжавших свою службу на Севере Африки.

В последующие времена встречаются единичные случаи службы русских людей во французской армии в Африке. В частности в середине 50-х годов Александр Терентьев (1931-1998гг.) будущий священник (служил на русских приходах Франции и Италии), "отбывал он воинскую повинность в Марокко и участвовал в военных действиях против повстанцев".

Связь Легионеров с церковью и русской общиной в Марокко

В Северной Африке на французских территориях создавались очаги русской жизни. Эмигранты, пришедшие в Бизерту с Черноморским флотом и прибывшие в результате единичных переездов из европейских стран, формировали русские общины в различных городах Алжира, Марокко и Туниса. Соотечественники, продолжавшие военную карьеру в Иностранном легионе, становились в определенной степени частью русского присутствия в регионе, о чем сохранились свидетельства тех дней. Например, первый русский священник, приехавший в Марокко в 1927г., писал об этом. В приходском архиве Воскресенской церкви города Рабата сохранилась записка, составленная отцом Варсонофием /Толстухиным/. В ней, в частности говорится, о том, что "... отбывшие срок в иностранном легионе и в его рядах участвовавшие в войнах по замирению Марокко..." русские солдаты и офицеры были первыми членами русской общины в этой стране.

Эти же сведения подтверждает в своих мемуарах митр. Евлогий /Георгиевский/: "Приход в Марокко возник в 1925г. под влиянием потребности в церковной жизни русских, рассеянных в Африке. Потребность эта была особенно настоятельна среди служащих в "Иностранном легионе". Туда принимали людей без паспортов: всякий годный для военной службы, независимо от национальности, зачисляется в легион под номером и попадает в ту массу, которая, хорошо обученная и скованная железной дисциплиной, образует грозную боевую силу, известную под названием "Иностранный легион". Тяжелая служба! Всегда на передовых позициях, в кровавых стычках с арабами, в томительных переходах по знойной пустыне... Среди духовенства моей епархии один отец Григорий Ломако был священником в "Иностранном легионе", но не в Африке, а в Месопотамии. Французское правительство не могло долго отпускать кредиты на содержание православного священника, и отец Ломако там не удержался. Я начал переписку с военным министром, ходатайствуя о разрешении прислать священника в Марокко, ссылался на пример священнослужителей других религий, которые это разрешение получили, - ничего из моего ходатайства не вышло. А между тем из Африки доносились вопли: русские дичают! Русские люди пропадают! Пришлите священника!". В приходском архиве русской церкви в Рабате сохранился интересный документ, подтверждающий усилия, которые прилагало православное руководство для организации капелланской службы в Иностранном легионе среди своих соотечественников. Так, в письме на бланке Епархиального управления православных русских церквей в Европе, за подписью архимандрита Никона, со ссылкой на сведения, полученные от настоятеля Воскресенского прихода в Рабате отца Варсонофия, сообщалось, - что "французская власть принципиально согласна назначить военного священника для православных на всю Северную Африку. Священник должен быть французским гражданином. Оклад будет 3 000 франков в месяц, с пребыванием в Сиди-Бель-Аббесе".

Занимаясь изучением источников, относящихся к теме, связанной с русским присутствием в Марокко, автору этих строк пришлось немало поработать с документами церковного архива Воскресенской церкви в Рабате. Там среди писем, поступавших на имя настоятеля, имеется одно свидетельство, которое иллюстрирует отношение одного из русских корреспондентов к Иностранному легиону. Только самое тяжелое состояние могло подтолкнуть на согласие служить в этом воинском формировании. Один молодой человек, 32-х лет от роду, в прошлом офицер-артиллерист, уже в эмиграции окончивший Софийский университет в Болгарии по экономическому отделению, но отчаявшийся от тщетных, многолетних попыток найти подходящую работу, писал в Марокко, архимандриту Варсонофию с просьбой помочь в работоустройстве и решении жизненных проблем: "Теперь стало невыносимо тяжело доставать и эту работу, а на постоянные места русских берут в виде исключения... Обидно идти в Иностранный легион, куда идут неудачники и вообще - лишние люди. Покуда лишним себя не считаю".

Когда русские в Марокко построили свою церковь и на освящение этого храма зимой 1932г., приехал митр. Евлогий из Парижа, он имел возможность встретиться с единоверными соотечественниками, связавшими свою жизнь с военной службой в Иностранном легионе: "Храм, созданный общими усилиями марокканской эмиграции, сделался в те дни центром всей русской жизни. Легионеры выпросили разрешение у начальства, и пришли на торжество со своей музыкальной командой. Я имел возможность побеседовать с ними и узнать подробности их жизни.

Легионерам живется трудно. Кормят их неплохо, зато томиться жаждой приходится часто и мучительно. Она бывает столь невыносима, что солдаты убивают лошадей и пьют их кровь. Выручает радио, посредством которого сообщают требование о немедленной доставке воды; прилетает аэроплан и сбрасывает куски льда. Случается, что лед попадает не легионерам, а падает в стан врагов. Был случай, когда офицер такого "мимо" не выдержал и застрелился. Для перехода в 25 - 30 верст полагается брать с собой две фляжки воды: одну для - себя, другую - для котла. Боже упаси прикоснуться к этой "общественной" фляжке - изобьют до полусмерти. На привале разводят огонь и выливают принесенную для общественного пользования воду в котел. Наступает долгожданный час еды и отдыха. Не тут-то было! Вдруг, как дьяволы, налетают арабы... Приходится от них отбиваться. Стычка длится 10 - 15 минут, но все пропало: котел опрокинут... Измученные люди сидят голодные, слышится отборная ругань на всех языках. Офицер командует: "По стакану рому!" Сразу настроение меняется - веселье, хохот, песни... А тут же и смерть поджидает: вокруг бивуака выставляются дозоры, человек пять-шесть, с младшим офицером; арабы в своих белых бурнусах подползают неприметно, как змеи, и, случается, кривыми ножами вырезают всех дозорных...

Среди легионеров встречаются два типа людей. Одних трудная жизнь закаляет, делает несокрушимо выносливыми, сильными, до жестокости, людьми; других она губит, они спиваются, раздавленные тяжестью службы и существования. В числе легионеров этой категории мне довелось встретить в тот приезд житомирского певчего, который когда-то певал мне: "Ис полла эти деспота"*. Теперь это был спившийся человек. Я был свидетелем, как он набросился на откупоренную бутылку белого вина, которую приметил на окне у отца Варсонофия. Отцу Варсонофию приходилось воевать с москитами, и он травил их каким-то снадобьем из пульверизатора; множество москитов попадало в бутылку и испортило вино: пить его было невозможно. Певчий набросился на бутылку. "Можно? Можно выпить?.." - и вмиг, прикрыв горлышко платком, осушил ее до дна".

Русские легионеры сохраняли связь с православным храмом в Рабате. В церковной статистике есть сведения: под 1936г. зафиксирована смерть легионера Павла Дерфановского, над которым совершен обряд отпевания. Другое свидетельство говорит: "В бытность генерала Пешкова в Иностранном легионе в Марокко были поставлены кресты на могилах русских легионеров: Аркадьева, Коненко и Федорова".

Некоторые легионеры, из числа русских отслужив положенный срок и выйдя в отставку, оставались в Марокко, обзаводились семьями, вливались в жизнь русской общины. Другие - уезжали в Европу или продолжали искать обманчивое счастье где-то еще.

По возможности легионеры старались участвовать в культурной жизни русской общины. В архиве Воскресенской церкви Рабата сохранилась "Программа музыкального вечера и бала", в которой говорится о том, что управлял игрой оркестра на этом празднике капитан шеф-оркестра и дирижер из числа легионеров. Упоминавшийся выше русский офицер Э. Гиацинтов, с определенной гордостью отмечал высокий уровень участия соотечественников в музыкальном и вообще культурном отношении: "Каждый четверг на городской площади играл симфонический оркестр Легиона. Говорят, он занимал второе место между всеми оркестрами Франции. В этом оркестре было очень много наших, русских. Вообще попасть в музыкальную команду всегда очень много желающих, так как им живется гораздо лучше, чем всем остальным. Благодаря этому у капельмейстера большой выбор, и набирает он только действительно ценных музыкантов".

В среде русской диаспоры в Северной Африке велась достаточно интенсивная культурная и интеллектуальная жизнь. Легионеры по мере возможности становились участниками этих событий. Известная русская художница Зинаида Серебрякова оставила заметный марокканский след в своем творчестве, она дважды посещала Северную Африку. В 1928г. работала в древней столице Мараккеше, а в 1932г. была в городе Фесе. В это же время офицером Иностранного легиона служил в Марокко Зиновий Пешков. Речь об этом человеке пойдет ниже. Здесь же позволю отметить только то, что, по мнению биографа этого знаменитого россиянина, всю жизнь посвятившего служению Франции, ген. З. Пешков в период службы в Иностранном легионе был близко знаком со знаменитой художницей. В частности, "предполагать знакомство Пешкова с Серебряковой есть все основания: уж очень часто пересекались их пути... Она изъездила всю Северную Африку, где служил Пешков", - пишет М. Пархомовский.

Зиновий Пешков (Свердлов)

Несмотря на все трудности и беды, русский человек, в силу своего национального характера и природных качеств, и в Иностранном легионе добивался успехов, и нам есть, чем гордиться за соотечественников. В эмигрантской литературе сохранились свидетельства о том, что многие русские, служившие в Иностранном легионе в Северной Африке, достигли достаточных успехов по службе. Пятеро из них дослужились до высших чинов, среди них З. Пешков, Нольде, Фавицкий, Румянцев Н. и Андоленко. Об одном из них, а именно генерале Зиновии Пешкове, следует сказать особо.

Имя этого человека высечено на одной надгробной плите с княгиней В. Оболенской. Зиновий - старший брат Якова Свердлова нем: "...сей маленький и сурово правдивый человек, - за что повсюду ненавидим...". Зиновий родился в еврейской семье. Отец работал сапожником в Нижнем Новгороде, куда семья переехала из Белоруссии. По законам Российской империи лица иудейского вероисповедания были ограничены в правах. Поэтому многие из них принимали православие, в частности наш герой решается на перемену веры для того, чтобы иметь возможность получить высшее образование. По российским законам, а Церковь тогда была учреждением государственным, для того, чтобы стать православным, а значит не иметь ущемления в правах, при совершении Таинства крещения требовалось наличие двух восприемников-свидетелей (мужчины и женщины). Таким человеком, или по распространенной народной традиции, крестным отцом и стал для Зиновия Алексей Максимович Пешков, под псевдонимом "Горький".

Французский справочник "Кто есть кто" сообщает о Пешкове следующие сведения: родился он в 1884г. в г. Нижнем Новгороде. Перед первой мировой войной вынужден был эмигрировать из России, добровольцем вступил во французскую армию в 1914г. Участвовал в миссиях: в США - 1917г., Китай, Япония, Манчжурия и Сибирь - 1918-1920гг., Кавказ - 1920г. Участник войны в Марокко, офицер Иностранного легиона - 1921-1926гг., командир Иностранного легиона в Марокко - 1937-1940гг., присоединился к "Свободной Франции" - 1941г. Представитель "Свободной Франции" в ЮАР, в ранге министра - 1941-1942гг. Глава Миссий в Британской Африке - 1943г. Французский посол в Китае - 1943-1945гг. и Японии - 1945-1949гг. Награды: Большой Крест Почетного Легиона; Военная медаль; Военный Крест.

Большой французский энциклопедический словарь "Larousse" содержит следующие сведения: "Pechkoff (Zinovi), general fransais d’origine russe" ("Пешков (Зиновий), французский генерал русского происхождения" (с фр.)). Поступил в Иностранный легион в 1914г., в Марокко с 1922 по 1925гг., далее в Африке опять с де Голлем в 1941г.

Из богатой и интересной биографии нашего соотечественника, собственно, в рамках настоящей статьи, остановимся на марокканском периоде его жизни. Биограф генерала пишет в этой связи следующее: "Зиновий Пешков служил в легионе достаточно долго - в 1921-1926, в 1933 и в 1937-1940гг. Он был человеком твердых убеждений, и вряд ли оставался в Легионе столько лет, если бы это противоречило его совести".

В архивных документах А.М. Горького сохранились некоторые сведения, говорящие о продолжении связей писателя со своим крестником, в частности некоторые письма содержат информацию, позволяющую осветить марокканский период жизни З. Пешкова. Один из зарубежных корреспондентов писал в августе 1922 г. А.М. Горькому: "Что касается Зиновия, то он находится сейчас в Марокко и организует культурно-просветительскую работу среди подчиненных ему чинов...". Из другого письма узнаем: "Он уже в Марокко, комендантом крепостного округа на Среднем Атласе (Казбах-Тадла)". Среди бумаг в архиве знаменитого пролетарского писателя сохранилось письмо, которое он получил от своего крестника. В нем, в частности, молодой офицер Иностранного легиона Пешков дал описание своих сослуживцев: "В моей роте около сорока человек русских... У меня, между прочим, замечательный русский хор... Есть и солисты. Два у меня тут солдата никак не могут вклеиться в эту обстановку, один бар. Т.., нежный блондин, мягкотелый, никак даже до капральского чина достукаться не может, поет цыганские песни, а другой длинный и худой молодой господин в очках, сын помещика Орловской губернии, поет песенки Вертинского: "твои пальцы пахнут ладаном", ты видишь эту картину... в горах Среднего Атласа, одетый в шинель легионера, закрыв глаза и раскачиваясь, кто-то с надрывом поет о пальцах, пахнущих ладаном...".

Среди записей Зиновия сохранились еще следующие сведения о русских воинах: "Они просты, они скромны, солдаты Иностранного легиона. Они не требуют вознаграждения за свою службу. Они не ищут славы. Но их энтузиазм, их усилия, вызывающие восхищение, их сердца, которые они вкладывают в свое дело, не могут остаться незамеченными теми, кто их видел в деле. Легионеры не помышляют о героическом принесении себя в жертву. Они не считают себя мучениками. Они идут вперед, и если они умирают, то умирают с умиротворением.

Могилы этих неизвестных героев затеряны в пустыне или в горах. Их имена на деревянных крестах стирает солнце и уносит ветер. Никто не узнает, какими были люди, покоящиеся там, и никто не склонится над их могилами...". Далее, он писал об одном русском полковнике, волей судьбы оказавшемся в Легионе: "Во время исключительно тяжелого зимнего отступления 1923г. я потерял выдающегося сержанта Козлова, в прошлом полковника русской армии, одного из наиболее храбрых воинов нашего отряда, человека, который с исключительным стоицизмом переносил тяжелую жизнь сержанта Иностранного легиона. Старший лейтенант отряда характеризовал его мне: "Лучший из нашего отряда. Выдающийся инструктор. Свободно говорит по-французски, исключительно корректен, все относятся к нему с большим уважением. Русские отряда называют его "полковником". В тот же вечер я пригласил его в кабинет и спросил его, действительно ли он был офицером русской армии. "Да, - заявил он, - я прослужил в последней 25 лет". Из дальнейшего выяснилось, что Козлов был несколько раз ранен во время войны 1914-1918гг. и контужен в голову, результатом чего явились частые кровоизлияния в мозг. Поэтому он предпочитает не брать никаких повышений по службе, дабы не нести ответственности. Это был человек самый спокойный в отряде. Командуя, он никогда не повышал голоса, но самый тон его был настолько убедительным, что все следовали за ним безоговорочно. Все сержанты очень его уважали. Во время последнего для него боя он был ранен несколько раз, но не оставил строя. Последнее ранение в голову было смертельным". Таковы страницы русской зарубежной истории.

Постараемся далее восстановить факты по редким сохранившимся от того времени свидетельствам. В 1924г., после двухлетней марокканской компании легионеры провели некоторое время на отдыхе в относительно спокойной восточной части Алжира. "Зиновий в Африке, в Нумидии, командует ротой. Прислал оттуда интересные открытки. Неуемный парень" - сообщают нам строки из частного письма. В апреле этого же года, судя по письму, отправленному из Эль-Крейдера к А.М. Горькому, узнаем о том, что Пешков принимает участие в сражениях. Легион ведет в это время активные военные действия. Проходит чуть больше месяца, и из ответного сообщения узнаем: "3 июня 1925г. Дорогой мой..! Ты снова воюешь? Когда я думаю об этой войне, я беспокоюсь о тебе..." - писал Алексей Максимович в Марокко. Тогда же в 1925г. А.М. Горький пишет одному из адресатов: "...Зиновий ранен в ногу, лежит в госпитале в Рабате". Позже сам Зиновий Пешков следующим образом будет описывать свою жизнь того периода: "Летом 1925г. я находился в военном госпитале в Рабате, где ждал заживления раны на левой ноге, полученной в боях с рифами. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать и восстановить в памяти годы службы в Марокко, в Иностранном легионе. Я почувствовал себя обязанным людям, судьбу которых разделял в течение нескольких лет и ряды которых только что покинул. Мне следует воздать должное неизвестному величию этих людей, по случаю ставших солдатами, этим кочующим труженикам, которые под солнцем Африки выполняют множественные и трудные задачи. Они могли бы сказать о себе, как солдаты Рима: "Мы идем, и дороги следуют за нами". В интервалах между боями, там, где едва намечались тропинки, они прокладывают дороги, которые открывают аборигенам их собственную страну. Всегда воины, но и по очереди саперы, землекопы, каменщики, плотники. Они - пионеры, работа и жертвы которых позволяют другим людям жить счастливо и мирно в этих отдаленных местах. Это под защитой постов, сооруженных ими, под защитой постов, неустанно бодрствующих, цивилизуется Марокко".

Вернемся к истории. В 1926г. герой наш уже в чине капитана, к этому же времени он имеет несколько боевых орденов и медалей, о чем узнаем из переписки тех лет. "Крестника моего Зиновия Михайловича Свердлова, капитана французской армии, украшенного множеством орденов и лишенного одной руки по плечо", - упоминает А. М. Горький. Официальная информация также имеет интересное свидетельство: "Пешков (Зиновий), капитан 1-го полка Иностранного легиона, по представлению Военного Министерства и Совета ордена Почетного Легиона, за исключительные заслуги, блестящее исполнение обязанностей капитана, прекрасное воспитание солдат, замечательную энергию и хладнокровие, проявленные во всех сражениях, в которых он принял участие, начиная с 1 мая по 27 июня 1925г., и в которых получил ранение под Баб Таза (Марокко) 27 июня, ведя в атаку свое подразделение, награждается Военным Крестом Т.О.Е. с пальмовой ветвью", - писал в 1926г. "Le journal officiel".

Впечатления, наблюдения, переживания и личный опыт службы в Марокко Зиновий Пешков выразит в своей книге об Иностранном легионе, работу над которой он в этот период времени предпринимает. Вскоре в свет выходит первое издание. Появилось оно на английском языке в США под названием "Звуки горна. Жизнь в Иностранном легионе" в 1926г.

Французское издание книги выходит годом позже с несколько иным названием: "Иностранный Легион в Марокко". В предисловии, написанном Моруа, говорится: "Все цивилизации имеют своих изгоев. Достоевский их называл униженными и оскорбленными. Например, русские, не принявшие большевиков, немцы, которые не могут переносить свою муштру, бельгийцы и швейцарцы, жертвы какой-нибудь личной драмы. Для всех этих людей дисциплина Иностранного легиона не оскорбительна. Автор - один из тех командиров, которые знают и умеют поднимать униженных и оскорбленных, приобщая их той задаче, которую Иностранный легион унаследовал от Римского легиона, - задаче служения цивилизации. Везде, где проходят легионеры, прокладываются дороги, возводятся дома. Здесь европейцы выполняют свою задачу обучения современной технике. Посетив Марокко с промежутком три года, я не узнал город, так он изменился к лучшему. По качеству строительства дорог, фабрик, зданий, по гигиене он превосходит Европу.

Иностранный легион - больше чем армия военных, это - институт. Из бесед с Зиновием Пешковым создается впечатление о почти религиозном характере этого института. Зиновий Пешков говорит о легионе с горящими глазами, он как бы апостол этой религии. Пешков рассказывает о солдатах в госпитале, которые, умирая, вскакивают, чтобы приветствовать своих офицеров".

Многие стороны жизни легионеров раскрываются в книге Пешкова. Там описываются чаепития в городе, пьянки, которые устраивали солдаты в дни получения жалования. Упоминается также христианское кладбище возле города Мараккеш в центральном регионе Марокко, где хоронили сослуживцев, в том числе и соотечественников - русских. Один итальянец-каменщик сделал для погибших кресты из местного горного мрамора. Священника тогда не было, хоронили сами. Из этой же книги узнаем о том, что капитан З. Пешков, будучи по казенным делам в Париже, сам на свои деньги покупает в 1923г. горны и флейты для батальона. Интересная, несколько сентиментальная подробность, - у далекого форта Уайзет русский капитан посадил две пальмы. Пешков называл словом "босяки" своих несчастных сослуживцев-подчиненных. И как пишет биограф, "он знал всех "босяков" своего батальона - от донского казака - своего ординарца, дважды в день собиравшего цветы, потому что они напоминали ему родные степи".

Книга З. Пешкова о легионерах в Марокко "Pechkoff Zinovi. La Legion Etrangere au Maroc. - Paris, 1927." получила достаточную по тому времени популярность. Впоследствии, по мотивам этого произведения, в Голливуде был создан фильм по сценарию и с участием Пешкова, съемки которого проводились в Северной Африке.

В 1933г. в Париже З. Пешков дал интервью газете "Paris midi", в котором на вопрос корреспондента выразил свое мнение и свою преданность делу, призвавшему его и ставшему частью его жизни: "О легионе распространяется много лжи и клеветы, но он остается тем же... Есть один французский Иностранный легион. К этому ничего нельзя добавить".

Позволим себе вновь вернуться к известному нам Зиновию Пешкову. Наш герой накануне второй Мировой войны продолжает службу в Северной Африке. Командование Иностранного легиона 11 августа 1938г. принимает решение о продлении срока службы З. Пешкова в Марокко на 2 года - с 11 января 1939г. Как известно, 3 сентября 1939г. Франция объявляет войну фашистской Германии. Между этими странами начинаются боевые действия, затронувшие, в том числе, и территорию Северной Африки. Пешков участвует в боях Иностранного легиона против гитлеровцев на территории Марокко. Кстати, следует добавить, что здесь бои начались накануне объявления войны, а именно - 2 сентября и длились еще почти два месяца после капитуляции Франции, которая состоялась 22 июня 1940г. Как утверждает биограф, "некоторые командиры Легиона, в их числе Пешков, отказываются признать позорное для Франции перемирие...". Пешков оформляет уход в отставку. Последняя запись в его послужном списке гласит: "20.8.1940 г. в связи с достижением возрастного предела для своего звания отправляется на постоянное место жительства". В некрологе, опубликованном после смерти генерала Пешкова, сообщается интересная деталь, позволяющая восстановить атмосферу тех дней и проясняющая обстоятельства принятого решения. "Вторая Мировая война застала его в Марокко, где он командовал батальоном Иностранного легиона. После поражения 1940г. он отказался принять перемирие с фашистами и бежал ночью на пароходе, прибыв в Лондон одним из первых".

Испанский Иностранный легион

Еще с одним, заслуживающим внимание историческим событием связаны русские военные из числа, служивших в испанском Иностранном легионе. Это относится к известной войне в Испании 1936-1938гг. В июле 1936г. в Испании реакционные силы не признали победу на выборах революционного народного фронта. Вспыхнул фашистский мятеж, который был поддержан Германией и Италией. Началась оккупация страны. СССР оказывал республиканцам негласную моральную и материальную поддержку. Тысячи русских людей в составе интернациональных бригад сражались в Испании. Одновременно с этим с другой стороны фронта также были русские по крови люди. Вновь братоубийство столкнуло соотечественников, разделенных уже многие годы идеологическими и политическими взглядами. "1 августа 1936г. харбинская газета "Наш путь" опубликовала интервью испанского проф. Е. Афенисио под заголовком "Испанское восстание подняли русские эмигранты, чины Иностранного легиона в Марокко". Как известно, север Марокко находился под особым оккупационным режимом, в силу беспокойного характера местных племен. Контролировал ситуацию в этих местах Испанский Иностранный легион, "где русские составляют наибольший процент, как солдат, так и офицеров... первые события начались в Мелилье и Сеуте, гарнизонах..., где как раз стояли части, исключительно состоящие из русских эмигрантов... Поэтому я убежден, что восстание в Марокко, которое перекинулось сейчас и на континент, дело рук ваших соотечественников, которые первые предоставили в распоряжение восстания свою реальную силу в лице полков... иностранного легиона", - писал испанский профессор.

1.2.3 ЗА РОДИНУ

Бои против немецко-итальянских войск в Северной Африке

Как известно, Франция терпит поражение в войне с фашистским альянсом. Оккупация страны, создание марионеточного правительства Виши, все это было следствием перемирия, которое было заключено между Францией и гитлеровской Германией 22 июня 1940г. и франко-итальянским договором от 24 июня 1940г. Метрополия "...находилась в весьма трудном положении, хотя и продолжала сохранять контроль над своими колониальными владениями в Северной Африке (Тунис, Алжир, Марокко)". Однако, фашисты, добившись использования в своих целях экономических ресурсов, военно-стратегических баз и административного аппарата в регионе "начали вывозить из Марокко железную руду и молибден, из Алжира и Туниса - продовольствие".

В это же самое время, как в самой Франции, так и в колониях находятся патриотические силы, не желавшие смириться с поражением и готовые отдать себя на борьбу с врагом. Эти силы стали объединяться вокруг генерала Шарля де Голля. Легендарный генерал, бежав из Парижа, укрылся на Британских островах. По Лондонскому радио 19 июня 1940г. было передано следующее воззвание де Голля: "От имени Франции я твердо заявляю следующее: абсолютным долгом всех французов, которые еще носят оружие, является продолжение сопротивления. Сдача оружия, оставление участка фронта, согласие на передачу какой-либо части французской земли под власть противника будут преступлением против родины. В данный момент я говорю, прежде всего, обращаясь к французской Северной Африке, не захваченной врагом... В Африке Клозеля, Бюжо, Лиоте, Ногеса прямой долг всех честных людей - отказаться выполнять условия противника". Одним из первых, кто откликнулся на призыв, был Зиновий Пешков. Он стал ближайшим соратников де Голля и уже в этом качестве возвращается в Северную Африку.

Англичане в первый раз использовали формирования генерала де Голля в Западной Африке, во время проведения Дакарской операции, которая началась 3 августа 1940г. Однако сил оказалось недостаточно, так как в то время "Комитет Свободная Франция" располагал всего лишь двумя батальонами Иностранного легиона. Неудача была вызвана тем, что подготовку, которая велась в Лондоне, не смогли скрыть от шпионов. Активные боевые действия Иностранного легиона в борьбе с фашистами начинаются с проведения операций в средиземноморской части Африки. В своей речи, произнесенной в Алжире 14 июля 1943г., генерал де Голль отмечал: "Когда же огонь войны перекинулся на землю нашей Северной Африки, то там оказалась французская армия, чтобы славно послужить авангардом союзников в Тунисе". Исследователь биографии З. Пешкова, на основании документов, пишет о том, что "...можно придти к выводу, что он сражался против войск Роммеля в Северной Африке где-то с февраля по май 1941г.".

Что касается других русских из числа эмигрантов, оказавшихся на стороне союзников и воевавших против немецко-итальянских войск, то о них сохранилась запись одного из участников. Ветеран французского Сопротивления Н.В. Вырубов писал: "Эти воины своей доблестью, достойной службой и самоотверженностью заслужили вечную память...". Многие из участников войны похоронены на кладбищах Франции и в других местах, чьи-то могилы остаются, неизвестны. Добровольцев, изъявивших желание вступить в войска генерала де Голля, было незначительное количество. Это обстоятельство объясняет очевидец событий: "Так как само население страны в основном оставалось пассивным, эмигранты не чувствовали необходимости проявить себя. Кроме того, по соображениям личным и семейным эмигранты часто опасались что-либо предпринимать...Тем не менее, многие из них сочувствовали победам русских войск, гордились ими". После капитуляции Франции в 1940г. и нападения Германии на СССР в 1941г. отмечается вступление русских, из числа проживавших в диаспоре, в добровольцы. "Им хотелось участвовать в войне, сражаться за "свою вторую родину", с которой они были связаны культурой... они не чувствовали себя связанными перемирием 1940г., ими руководило желание внести свой вклад в достижение победы". Далее, эмигрантский автор продолжает: "После 1941г. все изменилось: Родина подверглась нападению, само ее существование было под угрозой. Для тех, кто был воспитан в русском духе, жил в русской среде, главным мотивом участия в войне, безусловно, стала Россия. Они боролись за победу на стороне союзников". Также, очевидно, возымели свое действие слова легендарного руководителя движения "Сопротивления", услышанные русскими: "Свободная Франция вместе со страдающей Россией. Сражающаяся Франция вместе со сражающейся Россией. Повергнутая в отчаяние Франция вместе с Россией, сумевшей подняться из мрака бездны к солнцу величия".

12 ноября 1942г. англо-американские войска высаживаются в Африке, через четыре дня занимают город Бонн в Алжире, двигаются к Тунису, где 16 ноября произошло первое столкновение с немецкими подразделениями. "Германское командование, не располагавшее военными резервами в непосредственной близости от театра военных действий, было вынуждено спешно перебрасывать в Тунис части различных соединений". Задача немцев состояла в том, чтобы укрепиться в районе Бизерты, воспользовавшись ее фортами. Здесь определенную роль играли воинские формирования "Свободной Франции", в которых сражались в т.ч. и наши соотечественники. Одним из таких русских военных был В.И. Алексинский. В своих мемуарах, оформленных в послевоенном Париже, он писал о том, что в войсках де Голля в Северной Африке воевало множество русских.

Многие из числа наших соотечественников отличились в боях против фашистов во время проведения боевых операций в Тунисе, Алжире и Марокко. Среди легионеров, награжденных "Крестом Освобождения", имена: подполковника Д. Амилахвари, погиб в Египте в 1942г., Н. Румянцева, командира 1-го марокканского кавалерийского полка, капитана А. Тер-Саркисова. России должны быть также известны имена воевавших в Северной Африке ее сынов, вот некоторые из них: Ващенко Алексей солдат 2 кл. II полка Иностранного легиона (+1947г.), погребен в Вилье на Марне; Гайер, (+20.5.1940г.) погиб при Поррон; Гомберг (?), младший лейтенант; Золотараев, младший лейтенант, (+1945г.); Попов, вахмистр 1 кавалерийского полка (+1946г.); Регема, лейтенант (+1945г.); Ротштейн, младший лейтенант (+1946г.); кн. Сергей Урусов; Земцов, награжден двумя Военными Крестами, уволен в отставку в 1940г., в 1941г. пошел добровольцем в легион, вторым Крестом награжден посмертно.

Ю.В. Луконин, бывший в Марокко на дипломатической работе в 60-е годы XX века и лично знавший некоторых из представителей старой русской эмиграции, оставил записи о русских по происхождению людях, воевавших в Северной Африке на стороне союзников. "Два автора - один из них служил в авиации, другой во флоте - получили после победы над фашизмом громкую литературную известность. Особенно бывший летчик - Ромен Гари (Роман Касев). Он стал известным романистом, дипломатом, членом Французской академии. В автобиографической книге "Предчувствие зари" он воспроизводит тяжелую, тревожную атмосферу вишистского безвременья в Марокко, описывает свои скитанья по Мекнесу и Касабланке перед дерзким побегом в британский Гибралтар, навстречу боевым будням в одном из подразделений деголевской авиации. Что же касается бывшего моряка, контр-адмирала запаса Алекса Васильева, то его перу принадлежит сборник увлекательных новелл "Неизвестные солдаты минувшей войны". В нескольких новеллах он воскрешает пережитое им в Северной Африке, в частности, высадку мощного союзного десанта в Марокко и Алжире в ноябре 1942г.". В декабре 1940г. на Атлантике, возле Касабланки затонула французская подводная лодка "Сфакс", среди членов экипажа был старший лейтенант П. Еникеев. Во время немецкой оккупации Бизерты, на одной из вражеских подводных лодок устроил диверсию служивший на базе механиком бывший лейтенант русского флота С.Н. Еникеев.

Однако, к сожалению, были и обратные случаи, когда из числа бывших русских военных, в том числе и легионеров, находились лица, шедшие на сотрудничество с фашистами. Об одном из таких людей оставила записи эмигрантская писательница Нина Берберова. В своих дневниках за 1942г. она писала: "В восемнадцать лет пошел к Шкуро и кого-то резал... Он шатался где-то, потом поступил в Иностранный легион и уехал в Африку (была война французов с Абд аль-Кримом)... В Африке он опять кого-то резал, вернулся через пять лет... И вот теперь он в немецкой форме, сражается на восточном фронте, вернее - служит переводчиком у немцев в России. Сейчас вернулся в отпуск из-под Смоленска...". Впоследствии она узнала дальнейшую судьбу этого человека. В 1944г. он погиб под Черновцами.

1.3 КОНФЛИКТ ПОКОЛЕНИЙ

Вторая мировая война явилась определенным водоразделом между двумя волнами русской эмиграции. Официальные данные международных организаций по делам беженцев, указывают цифру в 8 миллионов перемещенных лиц, оказавшихся в Европе на 1949г. Что касается русских людей, а именно они составляли большинство в этой огромной людской массе, то их можно условно разделить на две категории:

Во-первых, это откровенные предатели, сотрудники оккупантов, участники антисоветских вооруженных формирований, во-вторых, - насильно перемещенные на работу в Германию лица. Политические взгляды этих людей, отличались от тех, которыми жила эмиграция первой волны. Изведав черствый хлеб на чужбине, аристократы, военные, казаки и их семьи, проникались симпатией к, пусть даже советской, но родине, ставшей победительницей в мировой войне. О политическом примирении, говорят слова, произнесенные бывшим послом Временного правительства в Париже Маклаковым, которые он произнес во время визита в посольство СССР в 12.02.1945г.: "Мы борьбу прекратили, от тех, кто хочет ее вести мы отделились".

Напротив новая партия русских, прибывшая из СССР, дышала исключительно злобой по адресу родной страны. Исключением были, разве что простые люди, насильно угнанные на работы, но боявшиеся возвращения в виду предстоящего преследования со стороны карательных органов на родине.

Определенная доля вины в укоренении антисоветского настоя вреди невозвращенцев, лежит на самом Советском государстве. Приказ N 120, от 16 августа 1941г., заочно приговаривавший к смерти, сдавшихся в плен и инициировавший репрессии против членов их семей, был хорошо известен среди военнопленных. По этому поводу пишет историк: "Ясно, что государство своим репрессивным законодательством, где сам факт пленения рассматривался, как измена родине, где преследовались не только сами пленные и перемещенные лица, но члены их семей, по сути дела отторгло сотни тысяч своих граждан".

Договоренность между союзными государствами, заключенная в Ялте 11.2.1945г., о выдаче советских граждан, не зависимо от их согласия, по состоянию границ на 1 сентября 1939г., только усугубляла дело.

В отличие от своих предшественников - эмигрантов 20-х годов, новые беженцы, отнюдь не стремились к воссозданию России за рубежом. Одни из них хотели лишь мира, покоя, элементарного бытового устройства, - забыть кошмары плена, унижения, уйти от проблем неустроенности западной жизни и страха от советской действительности. Другие - были, напротив агрессивно активные, себя считали борцами, героями. Только негде было прилагать геройские силы, все это осталось там, на востоке, за советской границей. Здесь же были общины русских, поседевших, постаревших, утративших былую активность людей. Собственно они никогда и небыли идеологическими противниками вновь прибывших, так как жили в разных россиях, в разных культурах, в разных идеологиях, в разных социальных слоях. Зарубежный автор, склонный видеть в русской эмигрантской массе общность и единство, тем не менее, пишет: "Вторая эмиграция"... представляла все социальные слои, имевшиеся к началу войны. Это был сколок общества уже советизированного, о6езглавленного, но и наиболее ожесточенного... лишь постепенно вторая волна воспринимала культурно-религиозные ценности, хранимые первой, дорастала до духовного уровня... ".

Пока же о духовном росте говорить не приходится. На примере африканских русских общин мы видим, что вновь прибывшие не вливаются в уже существующие русские общественные институты, организации, ассоциации, а создают свои, как бы в параллель. Это относится и к церкви. Храмы для "второго волны - это уже, но только место молитвы, а сфера проявления политических симпатий и антипатий.

С прибытием на новые места, начался захват, а где не удавалось, - там создание альтернативных приходов. И это в тех местах, где уже на протяжении десятилетий были русские церкви, со своими сложившимися традициями и богослужебным укладом, приспособленным к местным условиям. Все эти факты наблюдаем на примере Марокко, Алжира и Туниса.

В Марокко, например, большая организованная группа русских, приехала с двумя священниками и хорошим спетым хором. Тунис становится местом пребывания зарубежных архиереев, - архиепископа Пантелеимона, затем епископа Нафанаила. Приход в Касабланке обрел альтернативного владыку, одно время им являлся Иоанн (Максимович), о котором следует сказать, что это был наиболее достойный святитель из всех зарубежников. Он мало интересовался политикой, был молитвенником и аскетом, уделял большое внимание благотворительности, просвещению, утешению страждущих душ. Оппонент зарубежного лагеря в Марокко писал о нем: "Исключением являются такие кроткие святители, как Иоанн /б. Шанхайский/, да еще, наверное, найдутся, но таких меньшинство". По словам, близко знавших его людей, "архиепископ вообще не абсолютизировал юрисдикции, что в последствии явилось причиной осуждения его со стороны "более серьезных" зарубежных иерархов, для которых партии и "течения" имели большее значение, чем заповеди Христовы".

Как реагировали священники уже существовавших церквей на появление своих беспокойных собратьев? Об этом писалось в церковной зарубежной прессе: "Не так давно, настоятель нашего храма, архимандрит Митрофан, получил предложение от местного представителя юрисдикции митр. Анастасия, протоиерея Митрофана Зноско-Боровского, перейти вместе со всем приходом в карловацкую юрисдикцию. В своем ответе на это странное предложение архимандрит Митрофан подробно разъяснил отцу протоиерею всю не каноничность церковного устроения, так называемой Зарубежной Церкви и, считая излишним дальнейшие переговоры на тему о "переходе", просил только одного "мирного существования", без вмешательства в чужие дела".

1.4 СОВГРАЖДАНКИ

"Людей, покидающих отечество для чужих краев, на чужбине не уважают, а на родине чуждаются" Эзоп

Итак, кто же, они, наши соотечественники, которые сегодня составляют основной костяк русской диаспоры в стране Магриба?

Необходимо сразу подчеркнуть, что в массе своей это женщины. Их появление здесь связано со вступлением в брак с местными арабами и берберами. Многие молодые люди из Марокко учились в советских вузах, да и в наше время продолжают получать образование в России и других странах СНГ. Большая часть этих женщин - не русские, а украинки или белоруски. Что самое интересное, все они всегда представляются русскими и в быту используют исключительно русский язык. Отдельный разговор о том, что в связи с отсутствием во многих североафриканских странах дипломатических представительств Украины и Белоруссии, этим женщинам приходится преодолевать массу проблем визового, юридического и паспортного характера (ближайшее украинское дипломатическое представительство находится в Тунисе). Марокканские студенты учатся также в Казахстане и среднеазиатских республиках, но спутниц жизни оттуда, как правило, не привозят.

Попадая в арабский, исламский мир Северной Африки, славянки сталкиваются с проблемами адаптации. Рассмотрим на конкретных примерах, как же этот непростой, процесс протекает в Магрибе.

Как правило, женщины, которые на официальном консульском языке по старой памяти именуются "совгражданки", не порывают отношений с оставшимися на родине родственниками, дети у них двуязычны, обычно владеют русским и французским, нередко и третьим языком - арабским. Последнее, характерно для тех, кто воспитывается в арабских семьях, где сильны патриархальные устои. Обычно интеллигентные современные семьи, зная местный диалект, предпочитают говорить в семье по-французски, тем более что со стороны "совгражданок" заметно постоянное негативно-критическое отношение ко всему арабскому и мусульманскому.

Исламское законодательство не признаЈт браков, заключенных вне этой религии, поэтому жены вынуждены принимать ислам. Но, не имея гражданских внутренних паспортов, а только вид на жительство, они во всем зависят от мужа. Вид на жительство для иностранцев, прибывших из стран Восточной Европы, необходимо ежегодно продлевать, а для этого нужно в числе необходимых бумаг предъявлять справку с места работы мужа.

Детей, рожденных в совместных браках, родители стараются отправить учиться в Россию и другие страны СНГ. Женщины, принадлежащие к старшему поколению, пытаются влиять на внуков через книги, игры и т.д., но, как правило, внуки уже не говорят по-русски, зато французский и арабский считают своими одинаково родными языками. Совгражданки стараются завести знакомство с интеллигенцией из числа русских, приезжающих в страну для работы по контрактам и в официальные командировки. Мужья-арабы этому, как правило, не противятся - наоборот, сохранив хорошие впечатления о России за годы учебы в нашей стране, тянутся к русской культуре, охотно говорят по-русски. Определенную долю в этом процессе играют Российский культурный центр, библиотеки, видеофильмы и т.д. Местная пресса постоянно помещает на своих страницах положительные отзывы о работе культурного центра.

Попытки продлить или создать атмосферу русской бытовой среды выражаются в покупке старых русских вещей, мебели, посуды у тех соотечественников, которые, закончив срок работы в Марокко, возвращаются на родину. Но в силу низкого культурного уровня все это принимает порой уродливые и даже карикатурные формы.

Церковь, оставшуюся от старых русских эмигрантов, совгражданки тоже пытаются сделать местом своих встреч и досуга. Православное богослужение, вероучение, книги (а приход обладает большими возможностями в плане выбора литературы, недоступной соотечественникам в России), - все это интереса не вызывает. С одной стороны, в церковь приходят за психологическим утешением, когда совсем плохо на душе от избытка отрицательных эмоций, связанных с пребыванием в чуждой этно-религиозной и культурной среде. С другой стороны, как уже отмечалось, кусочек русской земли используется, как место встреч. Обращений к священнику за советом в плане духовной жизни, традиционного исполнения треб и обрядов - типа заказных записок, молебнов, исповеди, причащения и т.д. - практически не бывает. Единственные молебны в церкви - "о путешествующих", когда кто-то из сотрудников официальных представительств летит домой в отпуск или в связи с окончанием командировки.

Отношения в самой среде совгражданок далеко не простые. Постоянному обсуждению подвергаются бытовые и семейные вопросы. Отсутствие социальной активности, достоверной информации, помноженное на низкий интеллектуальный и моральный уровень, рождает постоянные сплетни и склоки. Среда совгражданок никогда "не простит" кому-то из соотечественниц, если та сможет устроиться на приличную работу. Как правило, русские и русскоговорящие женщины не трудоустроены, так как не обладают необходимыми качествами и навыками, первым из которых является хорошее знание французского, а нередко и арабского языка. Идти на не квалифицированную работу они тем более не способны. Поэтому они сидят дома, во всем зависят от мужей и обычно не ладят с многочисленными родственниками. Их мужья-арабы в этом отношении выглядят намного симпатичнее и благороднее.

Патриархальный арабский семейный быт, построенный на нормах исламской морали, имеет немало положительных элементов. Попадающие же в эту среду совгражданки, фактически разрушая среду, в которой оказались, не приносят в арабский мир ничего положительного из русской культуры, религии, быта и этики. Поэтому в местной среде зачастую складывается неверное отношение ко всему русскому и к России. Иногда, откровенно говоря, испытываешь чувство вины и позора за русскую нацию. Например, общаясь с простыми жителями, мне приходилось не раз разъяснять, что я русский священник: тогда в ответ не редко задавали вопрос: "А что, разве у русских есть религия?" В таком отношении к России и русским, конечно, нельзя винить только совгражданок. Определенную долю антирусского накала несут современные средства массовой информации. Просматривая, как арабские, так и западные телеканалы на французском, английском и других языках, постоянно видишь и слышишь о негативных процессах в современной России. Стыдно, что синонимом слова "русский" стало слово "водка".

Действительно, женщины, приехавшие в Рабат из бывшего СССР, в вопросах вероучения не сведущи. Им, воспитанным на атеистических началах и ничего не знающим о православии, чужда вообще всякая религия. Кроме того, следует принимать во внимание то обстоятельство, что совгражданки агрессивно не приемлют ислам, не смотря на то, что официально многие из них числятся мусульманками. В противоположность женам, их мужья охотно говорят на религиозные темы, показывают знание, как коранических положений, так и азов христианства, с удовлетворением осознают те моменты вероучения, которые говорят об изначальной исторической общности наших монотеистических религий.

В правовом отношении местное законодательство, основанное на нормах шариатского права, совершенно необычно для европейского сознания. Это относится к теме разводов, возможности иметь других жен, к вопросам, связанным с воспитанием детей, положением женщины в обществе, ее социальной активностью. Подчас, когда марокканец, не делая ничего предосудительного с точки зрения закона, религиозных норм, общественных и семейных традиций, совершает поступок, который с точки зрения европейского менталитета не может быть принят, в смешанных семьях случаются трагедии. Совгражданки, даже прожив десятки лет в арабской среде, так и не хотят узнать или понять, как же здесь строятся взаимные отношения.

По емкому выражению одного из российских дипломатов, много лет занятого работой с совгражданками, "они там (т.е. на родине) хотели быть иностранками и здесь тоже хотят остаться иностранками". Заключая брак с арабами, многие женщины думали, что станут женами если не принцев, то во всяком случае родственников короля. На деле оказалось, что принцы обычно учатся в Европе, а в СССР учились дети бедняков.

1.5 БУДНИ ПРИХОДА

Что касается характеристики других оказавшихся в условиях заграницы российских граждан, которые приходят в храм, то это находящиеся в официальных командировках, работающие по контрактам и т.п. Естественно, что в этой среде сильна тенденция к сохранению своего обособленного образа жизни. Люди живут во временных, стесненных условиях с минимальной адаптацией, не вживаясь, а скорее приспосабливаясь к местной жизни.

Положение Церкви в Марокко непосредственным образом связано с явным неуспехом христианской миссии в этой стране. Священники Московской Патриархии приезжают на небольшой срок и совершенно не подготовлены к работе в местных условиях, Деятельность священников развивается в различных направлениях, но только не в области душепопечения. Дело в том, что обычно на воскресной литургии бывает от одного до трех человек, в большие праздники - максимум 15, причем это не регулярно молящиеся, а просто посетители. Обычные формы деятельности приезжавших из СССР, а ныне из Российской Федерации священников - активный отдых, путешествия, бесконечные общения со скучающей публикой, проживающей на территории посольства и создающими видимость занятости дипломатами и примкнувшими к ним. Масса свободного времени побуждает к чтению, интеллектуальным занятиям, изучению иностранных языков.

Тем не менее, несмотря на все трудности, русская община продолжает существовать в Рабате. Благодаря братской помощи греческого архимандрита Тимофея из монастыря Параклит, а также международных христианских благотворительных организаций библиотека пополняется новыми изданиями. В ответ на просьбу В.П. Бутковского, директора российской посольской школы, митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, председатель OBЦС МП, прислал комплект видеокассет "Слово пастыря". Доктор педагогических наук Владимир Петрович Бутковский с супругой Еленой Леонидовной и дочерью Екатериной, за время проведенное в Марокко, показали себя, как самые добрые христиане и очень симпатичные люди.

Затронув тему православной церкви в Рабате, нельзя не сказать еще об одном. В связи с резким ухудшением экономического положения в странах Восточной Европы, многие сербы, румыны, болгары, поляки едут в поисках работы в североафриканские страны. Для многих церковь становится частичкой родины. Совместные богослужения по случаю дней памяти общих святых и событий славянской истории объединяют людей. Частыми посетителями храма стали болгарские прихожане. Постоянно присутствует на богослужениях посол Болгарии, причем он с удовольствием принимает участие в чтении богослужебных текстов, как на церковнославянском, так и на болгарском языке. С большим усердием и серьезностью посольство Республики Болгария, откликнулось на инициативу предложенную настоятелем, по проведению дня памяти святых просветителей славянских Кирилла и Мефодия. Этот праздник готовили и проводили в 1998 и 1999гг., последовательно трудившиеся в Марокко, господа послы Тодорин Пакеров и Георгий Карев. Аналогичные празднества в честь святого Саввы Сербского были проведены 24.01.1999г., как раз в то время, когда международное сообщество восстало против Сербии, дипломатический корпус Марокко игнорировал и бойкотировал посольство Югославии. Сербы, проживающие в Рабате, Касабланке и других городах собрались в русском храме. Господин посол Голуб Лазовик участвовал в богослужении, он по сербскому обычаю разрезал хлеб и полил его вином, как принято в обряде "сербской славы". Затем в церковном саду был устроен прием.

Посол Греческой Республики, обычно приезжает в русский храм на Крестный ход в пасхальную ночь и затем уезжает в Касабланку, где принимает участие в богослужении, совершаемом в Благовещенской церкви Александрийского патриархата. Оказав уважение единоверным русским людям, посол встречает Пасху среди греческой общины.

К сожалению, к нашей церкви практически безучастным остается посольство РФ, на богослужениях российские дипломаты не бывают. Исключение составляет разве что праздник Пасхи, когда, потолкавшись во время крестного хода, россияне дружно начинают празднование в саду под навесом. В храме в этот момент остается не больше десятка человек, а к концу обедни и вовсе только священник и несколько любителей-хористов. Залитые воском ступени паперти, окурки на плитках дорожек и разбросанная по зеленому газону белая пластиковая одноразовая посуда напоминают о том, что прошедший праздник останется в сознании тех, кто связывает себя с русской культурой.

Таковы во многом субъективные впечатления от пребывания на должности настоятеля Воскресенского храма в Рабате.

Объективности ради, следует назвать имена замечательных людей, благодаря самоотверженной преданности которых продолжает существовать русский храм и проявляется необходимая забота к этому уникальному месту, связанному с русской историей и культурой. Это неутомимая Людмила Михайловна Мулин - казначей (фактически староста русской церкви), Нина Алексеевна Эль-Кинони - регент церковного хора, Ирина Александровна Васильева - библиотекарь приходской библиотеки. Много помогали и оживляли скудные будни русской общины в Марокко Вячеслав, Галина и Вероника Семеновы, и Николай Александрович Васильев, за время их проживания в Рабате. Большое внимание и дружбу к русским проявлял польский торговый консул пан Теофил Станиславский с супругой пани Сильвией и дочерью Майей.

Духовную связь с Воскресенской церковью сохраняет матушка Мария (Екатерина Васильевна Гурко). Она внучка знаменитого соратника Скобелева, освободителя Болгарии генерал-фельдмаршала Иосифа Гурко, именем которого названа одна из улиц Софии. Ее отец генерал Василий Гурко женился на француженке, дочери министра юстиции Trarieox, Софии. С 1946г. София и Екатерина Гурко проживали в Рабате. После смерти матери Екатерина Васильевна переехала в Париж, где, приняв монашеский постриг она трудилась в канцелярии Экзархата.

http://www.livejournal.com/update.bml

РУССКИЕ СОЛДАТЫ В СЕВЕРНОЙ АФРИКЕ. Глава 3

Английский генерал: «К нам уже бежали советские военнопленные из Франции, всех мы их послали в Северную Африку…»
Советский полковник: «Я готов ехать в Тобрук… Может, это хоть в какой-то самой маленькой степени поможет моей Родине».
«Падая побледневшим лицом на север, Хлебников выбросил руки вперед, словно стараясь дотянуться до Родины. Горячий ветер из Сахары старательно принялся заносить тело песком и к утру насыпал над ним неуютный могильный холмик».

Глава третья. КТО ВЫ, ПОЛКОВНИК ХЛЕБНИКОВ?

От Каира до Эль-Аламейна – 300 километров. Не такое уж большое расстояние. Но у корреспондента ежедневной газеты немало хлопот. Он не может в любой момент сорваться с места, бросив на пару дней свой корпункт. Такую поездку надо планировать заранее, согласовывать ее с редакцией. Так было и в тот раз. Мой шеф, Павел Епифанович Демченко, редактор «Правды» по отделу развивающихся стран, сам ветеран войны, мое предложение съездить в Эль-Аламейн одобрил сразу же.
Готовясь к поездке, я решил поискать книгу Сергея Борзенко. Собственно, в Каире в ту пору это можно было сделать только в одном месте – в библиотеке советского посольства. Наш культурный центр с его обширной библиотекой был в свое время закрыт президентом Садатом и все еще не работал. Мне сопутствовала удача. Называлась книга «Эль-Аламейн. Баллады и повести» и была издана в Москве в 1963 году. В заглавной повести, «Эль-Аламейн», рассказывалось вот что.

Побег в Африку

Разведка боем

Итак, получив письмо от Вячеслава Афанасьева с вырезкой из «Советской России» и прочитав книгу Сергея Борзенко, я отправился в Эль-Аламейн. Сомнений в том, что книга основана на реальных фактах, не было.
От старших коллег по «Правде» я узнал, что Сергей Александрович Борзенко (1909 – 1972) прошел Великую Отечественную с первого и до последнего дня в качестве военного корреспондента. Он первым из журналистов и писателей был удостоен звания Героя Советского Союза. Как сказано в указе Президиума Верховного Совета СССР от 17 ноября 1943 года, «за форсирование Керченского пролива, захват плацдарма на Керченском полуострове и проявленные при этом отвагу и геройство».
После войны Борзенко работал в «Правде», в качестве ее специального корреспондента побывал в двух десятках стран, включая Египет. Не бросая журналистики, занимался и литературой. Он автор нескольких романов и повестей, в основном о войне.
По мнению Борзенко, наши соотечественники не только сражались в египетских песках, но и погибали там. Быть может, те, чья жизнь оборвалась у Эль-Аламейна, и сейчас еще числятся на родине «пропавшими без вести», и где-то ждут их родные и близкие…
Надгробные плиты стоят шеренгами, будто солдаты в строю. Могилы разделены на сектора-батальоны поперечными дорожками. У входа на кладбище – колоннада-кенотаф, венчает же его огромный каменный крест.
Когда бродишь по кладбищу союзников в Эль-Аламейне, то понимаешь, почему та война называлась мировой. На надгробных плитах – не только английские, но и французские, польские, чешские, индийские, еврейские, африканские имена… Представители более двух десятков стран разных континентов участвовали в этом сражении. А что же наши соотечественники?
Два дня в августовский зной 1987 года с присоединившимся ко мне в поездке корреспондентом агентства печати «Новости» Иваном Меньшиковым мы проводили, что называется, разведку боем: осматривали в Эль-Аламейне могилу за могилой. Но ни одного советского солдата мы там не нашли. Во всяком случае, среди тех, чьи имена выбиты на надгробных стелах. Тогда мы присели в тени колоннады и обратились к справочной книге, где в алфавитном порядке расположены 11945 имен тех, кто в разное время погиб в Северной Африке и неизвестно где похоронен. Фамилии этих людей выбиты на стенах колоннады.
К мемориалу то и дело подъезжают туристические автобусы. Толпы экскурсантов, преимущественно европейцев, проходят обычно колоннаду насквозь и устремляются прямо на кладбище. Но от одной группы отделяются худенькая рыжеволосая женщина и с ней – мужчина чуть постарше. Сначала они просто наблюдают, как мы изучаем книгу, а спустя некоторое время начинают выказывать признаки нетерпения.
- Простите, вы еще долго? – спрашивает по-английски женщина. – Можно взять книгу на одну минутку?
Мы передаем ей книгу.
- Где-то тут похоронен мой дедушка, – поясняет женщина.
- Так вы здесь в первый раз?
- Ну да! – вступает в разговор мужчина. – Приехали по турпутевке. А вообще живем в Австралии, в Аделаиде.
- Нашла! Сектор В-16! – Женщина возвращает нам книгу. – Славу Богу! Я всегда так хотела встретиться с дедушкой!
Они уходят искать могилу, а мы досматриваем книгу. Осталась уже последняя буква английского алфавита, «зет». И вот – читаем: «Младший лейтенант Звегинцов Иван Дмитриевич. Погиб 28 декабря 1941 года. Смотри 29 колонну».
Находим нужную колонну, а на ней – такое привычное глазу русское имя. Все так, как в книге. Но русский – не обязательно советский. Возможно, он из эмигрантов. Надо навести справки.
В Каире Меньшиков встретился с британским военным атташе и попросил его сделать запрос в штаб-квартиру Комиссии по военным захоронениям стран Содружества в английском городе Мейденхед. Ответ, по словам британского полковника, был таким: «Мистер Звегинцов – советский офицер». Но когда спустя некоторое время, уже после возвращения Ивана в Москву, я запросил также Центральный архив министерства обороны СССР в городе Подольске, ответ оказался совсем другим: «В картотеке по учету безвозвратных потерь офицерского состава младший лейтенант Звегинцов (Звягинцов, Звегинцев) Иван Дмитриевич не значится». Загадку эту я разгадал лишь спустя полтора десятилетия.
Поправка к «Некрополю»

1 августа 2000 года я опубликовал в «Труде», где в ту пору работал, очерк о живущей в Александрии дочери русских эмигрантов Татьяне Николаевне Монти. Упомянул в нем о «русском склепе» на греческом православном кладбище в центре города, где похоронены наши соотечественники, для которых Египет стал второй родиной.
Вскоре в корпункт пришло письмо из Владикавказа, от профессора Северо-Осетинского государственного университета Галины Таймуразовны Дзагуровой. Она писала, что занимается изучением русской эмиграции и просит прислать ей список россиян, похороненных в Александрии.
Если уж составлять список соотечественников, закончивших свой жизненный путь в Египте, то не только александрийцев, подумал я. И надо издать его отдельной брошюрой. Ведь это важный источник и по истории русской эмиграции, и по генеалогии – отрасли исторической науки, ставшей очень популярной в России в конце ХХ века.
Во время летнего отпуска в Москве я купил брошюру «Храм-памятник в Брюсселе. Список мемориальных досок». Брошюра была издана в Санкт-Петербурге, в серии «Российский некрополь», выпускаемой Русским генеалогическим обществом. На последней странице обложки были напечатаны адрес и телефон редактора серии, Андрея Александровича Шумкова. Я позвонил в Петербург, представился и предложил Шумкову подготовить описание российского некрополя в Египте. Он охотно согласился и пообещал издать его.
Я взялся за работу. Вновь побывал на греческих православных кладбищах и в Каире, и в Александрии, посмотрел кладбищенские книги. Поднял свои записи о посещении английских военных кладбищ. В итоге получился список из 729 имен, в который я включил и Звегинцова.
Перед самым Новым годом я окончательно вернулся из Каира в Москву, а вскоре встретился с Шумковым, приехавшим в столицу по делам, и отдал ему рукопись некрополя.
Через пару месяцев редактор «Российского некрополя» вновь приехал в Москву и привез мою рукопись, подготовленную к печати в соответствии с принятым в серии стандартом. Просматривая ее, я обратил внимание на то, что к дате гибели Звегинцова Шумков добавил место – Эль-Агелия и название части, в которой он служил: 7-я танковая дивизия британской армии.
- Откуда вы знаете, где погиб Звегинцов? – спросил я Андрея Александровича.
- Он – представитель знатного русского рода, – ответил Шумков. – После революции семья Звегинцовых эмигрировала.
- Так значит, Иван Дмитриевич – вовсе не советский офицер?
- Нет, английский.
- А как связаться с его родственниками?
- Напишите в Париж, Сергею Сергеевичу Оболенскому, – посоветовал Шумков. – Он – дальний родственник Звегинцовых. – И дал мне адрес.
Председатель Союза русских дворян во Франции князь Оболенский ответил мне без промедления и дал адрес одного из Звегинцовых, Петра Владимировича. Но оказалось, что тот – представитель французской ветви семьи, а Иван Дмитриевич – английской. Впрочем, Пьер Звегинцов поддерживает связи со своими родственниками в Англии. Благодаря ему я в конечном итоге нашел племянника И.Д. Звегинцова, Павла Дмитриевича.
От него я узнал, что Иван Дмитриевич родился в Петербурге 29 мая 1912 года. Его отец, Дмитрий Иванович (1880 – 1967), был полковником, участвовал в Первой мировой и Гражданской войнах. Мать Мария Ивановна (1883 – 1943) – урожденная княгиня Оболенская. В 1920 году семья покинула Россию и поселилась в Англии. Иван (на второй родине его обычно звали Джек), человек веселого нрава, окончил престижную школу Блоксхэм, но чем занимался потом, племянник не знал. В 1940 году он женился, однако детей завести не успел. Его призвали в армию и направили на фронт, в Северную Африку, где он и погиб…
Живой свидетель

Каждый год в конце октября у мемориалов в Эль-Аламейне собираются ветераны, чтобы отметить очередную годовщину сражения. В 1987 году их было больше обычного: круглая дата – 45 лет. Упустить такую возможность встречи с участниками тех событий было бы непростительно. И я вновь отправился туда…
В ту пору в окрестностях Эль-Аламейна была всего одна гостиница – в Сиди-Абдель-Рахман. Там и поселились ветераны. Я занял стратегическое место в холле и останавливал всех подряд, задавая единственный вопрос: не знают ли они об участии в сражениях советских воинов? С разрешения менеджера гостиницы даже вывесил на двери объявление аналогичного содержания, снабдив его отрывными листочками с моим адресом. Но увы, большинство ветеранов говорило решительное «нет», некоторые отвечали, что вроде что-то слышали, но ни один не припомнил ничего конкретного.
А месяца через два из Канады пришло письмо. Джозеф Суини извинялся за давшую слабину память и рассказывал такой эпизод.
«В начале 1943 года, то есть уже после разгрома фашистов под Эль-Аламейном, я ехал на машине в Александрию. В местечке Сиди Бишр заметил у дороги двух солдат в английской форме. Остановился, подсадил их. Оказалось, что это русские или, возможно, украинцы. Один всю дорогу молчал, а с другим я пытался объясниться. Я неплохо знал сербско-хорватский, а ведь это славянский язык. Из рассказа попутчика я понял, что это бывшие советские военнопленные. Фашисты привезли их из России в Африку (в Тунис) для того, чтобы использовать на подсобных работах. Во время наступления союзников они были освобождены из плена и примкнули к английским войскам».
Удивительные вещи проделывает жизнь! В годы Второй мировой войны в казармах Сиди Бишр, где в начале 20-х годов находился «русский городок» эмигрантов, был лагерь для интернированных. Вероятно, попутчики Суини были оттуда. И, конечно, ничего не знали о прошлом казарм. А вот еще что интересно в свидетельстве англичанина, живущего в Канаде: существовал и второй путь советских воинов в Африку, кроме побега из плена, описанного у Борзенко, и притом более короткий.

Отклик читателей. «Они сражались в песках».

Так постепенно у нас с Иваном Меньшиковым набрался кое-какой материал для выступления в газете: книга Борзенко, Звегинцов, свидетельство Джозефа Суини… Некоторое время мы колебались – писать или продолжать поиски. Смущало то, что, несмотря на обстоятельную «разведку боем», нам так и не удалось найти в Эль-Аламейне могил советских воинов. Но, может, соотечественники покоятся под некоторыми из 83 надгробий, где выбито краткое: «Неизвестный союзный солдат»?
Немало таких надписей и на других английских военных кладбищах, разбросанных по всей Северной Африке от Египта до Алжира. Решили все же: надо писать. Рассказать о том, что удалось узнать, может, что-то потом добавят читатели.
И вот 8 мая 1988 года, накануне Дня победы, наша статья была опубликована.
Заголовок в редакции ей дали такой: «Они сражались в песках».
Мы не ошиблись – читатели откликнулись на выступление «Правды». В редакцию пришло несколько писем. Отрывки из некоторых из них стоит привести.
«У меня был знакомый по имени Василий, фамилии не помню, – писал инвалид Отечественной войны В.Е. Кизилов из города Ленинабад в Таджикистане. – В 1951–1952 годах в Канибадаме Ленинабадской области он работал со мной на одном участке помощником машиниста экскаватора. На работу и с работы всегда ездили вместе на автомашине, и по дороге Василий мне рассказывал, что после плена в 1941 году попал в Египет. Там русских было много, воевали вместе с англичанами, а оттуда он приехал в СССР в 1944 году. Потом Василий уехал из Канибадама на родину, в Саратовскую область, и больше я его не видел».
«Мой отец, Арзуманов Аршак Антонович, 1908 года рождения, был призван на фронт в первые дни войны из Баку, – писал из Еревана его сын Аркадий. – В Керчи он попал в плен, был в концентрационных лагерях. Освободили его англичане и через Африку – Иран – Баку в 1945 году привезли в Подольск, под Москвой. Что они делали в Африке, чем занимались, мне неизвестно. Не успел расспросить. К сожалению, отец погиб на строительстве в Ереване в 1966 году».
Меня удивило тогда, что бывшего военнопленного привезли в Подольск. Теперь-то я знаю, что там находился спецлагерь № 174, куда, наряду со спецлагерем № 178 в Рязани, направляли для проверки военнослужащих, репатриированных из Северной Африки. Но подробнее об этом – немного позже…
Кандидат медицинских наук Н.М. Рафиков из Ленинграда написал: «В 1965 году я проходил в Москве подготовку на курсах для получения водительских прав. Вождению нас учили на какой-то автобазе, на грузовых машинах ГАЗ-51. Инструктора менялись, но чаще других был один – еврей лет пятидесяти. Во время наших учебных поездок он несколько раз говорил, что воевал под Эль-Аламейном, что в этой битве “участвовали советские солдаты, только мало кто об этом знает”. Для меня это было ново, но по тому, как он об этом не раз говорил, мне ясно, что он не выдумывал».
Было и такое письмо: «Моего родного брата Звягинцева Ивана Николаевич изменено отчество. 1912 года рождения, мобилизован в 1941 году с Челябинского горвоенкомата. Брат не вернулся с войны. И на наши запросы ответили: Звягинцев И.Н. в списках убитых, раненых и пропавших без вести не значится. Где он? Я не знаю, на каком фронте он воевал и как сложилась его судьба. И я хоть на закате жизни хочу узнать, где похоронен мой брат. Этого так и не узнали мои родные и близкие, уже ушедшие из жизни. И вот эта статья. Я почти уверен, что на кладбище в песках Эль-Аламейна похоронен мой брат. Звягинцев Н.Н. Краснодарский край, Новокубанск».
Ю.В. Алферов из города Вишневое Киевской области прислал даже два письма – скачало короткое, а затем и более подробное, в котором назвал фамилии сразу трех бывших «африканцев». В 1958 году Лусиков, Киненко и Нагаев работали в проходческой бригаде Казака на участке № 4 шахты № 7-а треста «Киселевскуголь» в Кемеровской области. Но где они теперь – автор не знал.
Мы с Иваном чувствовали себя именинниками. Вот они, дополнительные доказательства того, что мы на верном пути! Но была причина и для разочарования. Мы так надеялись на то, что на публикацию в газете откликнется кто-нибудь из самих «африканцев»! К сожалению, в читательской почте подобных писем не оказалось...

«Хлебная» фамилия

Интересно, а откуда все-таки Борзенко узнал об участии советских людей в сражениях в Африке? Вот бы познакомиться с его архивами! Приехав в Москву в очередной отпуск, я начал наводить в редакции справки о семье писателя. Ведь он много лет проработал в «Правде». Задача эта оказалась не из сложных. И вот уже в здании агентства печати «Новости» я беседую с сыном Сергея Борзенко, Алексеем.
- Архивы отца я окончательно не разобрал до сих пор, – рассказывает Борзенко-младший. – Дело в том, что материалы на одну и ту же тему разбросаны у него по разным записным книжкам, и свести их воедино – дело трудоемкое. Насчет повести «Эль-Аламейн» знаю вот что. Основой для нее стали беседы отца с английскими офицерами в 50-е годы, в том числе – с бывшим командующим 8-й английской армией генералом Окинлеком. Армия эта как раз и воевала под Эль-Аламейном. Фамилию русского полковника англичане припомнить не смогли, сказали только, что она – производная от слова «хлеб». Потому-то отец и назвал своего главного героя Хлебниковым.
Так, занятно. В самом начале войны на западных границах СССР стояли десятка четыре танковых дивизий. Если просмотреть списки их командиров, может, и мелькнет «хлебная» фамилия?
Списки принес мне отец из Института военной истории, где, выйдя в отставку, работал. Ни одной «хлебной» фамилии в них не оказалось. Сначала я приуныл, а потом подумал: а что, если англичане имели в виду хлеб не в буквальном, а в собирательном смысле этого слова?
Начал вновь изучать списки и обнаружил в них три «съедобных» фамилии: полковники Капустин, Чесноков и Студнев. Теперь надо выяснить их судьбу. За этим я обратился в Центральный архив министерства обороны СССР.
Ответ из архива в Подольске пришел довольно быстро. Судьбы трех командиров-танкистов со «съедобными» фамилиями оказались совершенно различными.
Полковник Капустин благополучно прошел всю войну и уволился в запас в 1946 году. Очевидно, что он не мог быть прототипом Хлебникова.
Полковник Чесноков погиб 29 декабря 1942 года. Правда, место его захоронения не указано, но это явно не Северная Африка. Путь туда пролегал только через плен, а в этом случае в архивных документах даты смерти быть не могло.
И, наконец, полковник Студнев. Пропал без вести в 1941 году. 29-я танковая дивизия, которой он командовал, в первые же дни войны была разгромлена фашистами и уже 14 июля расформирована. «Пропал без вести» – значит, скорее всего, оказался в плену.
Стало быть, с героем книги Борзенко совпадают не только звание и должность, но и судьба. В общем подходит и возраст. «Раскрасавец парень, косая сажень в плечах, годов тридцати пяти, не больше» – так характеризует Хлебникова в книге один из его друзей-танкистов. Николай Петрович Студнев родился в Тверской губернии в 1902 году, значит, к началу войны ему было от силы 39.
Так что же, комдив Студнев и полковник Хлебников – одно и то же лицо?
Возможно.
И вполне объяснимо, почему при такой фамилии у англичан отложилась в памяти ассоциация с хлебом. Ведь студень – блюдо им чужое, а хлеб – первая еда, даже у англичан.
Но прототипом полковника Хлебникова мог быть и русский эмигрант, воевавший, как и Звегинцов, в рядах союзников. Ведь их было немало. Научный сотрудник Института Африки Российской академии наук В.П. Хохлова составила году целый список. Предваряя его, она отмечала в своей статье «Опаленные войной», вошедшей в опубликованный в 2002 году сборник «Африка глазами эмигрантов» (статью с любезного разрешения автора я включил в книгу в качестве приложения): «По некоторым данным, сотни выходцев из Российской империи (или их потомки) служили в войсках Свободной Франции, десятки участвовали на африканской земле в Сопротивлении. В нашем сводном списке пока лишь одна сотня имен, да и то неполная. Впрочем, надо надеяться, что по мере выявления и освоения нового материала список этот, несомненно, будет пополняться новыми именами». В справедливости этого предположения я убедился, побывав в марте 2004 года в Тунисе.

Близ развалин Карфагена

Вскоре после возвращения в конце 2000 года в Москву из затянувшейся командировки в Египет я оставил газету и перешел работать в Институт востоковедения Российской академии наук. Сотрудники института поддерживают связи со своими коллегами из разных стран, приглашают друг друга на научные конференции. Одна такая конференция, посвященная культурному обмену России с арабским миром, как раз и состоялась в столице Туниса.
Послушать доклады пришел Николай Сологубовский. В последние советские годы он был корреспондентом агентства печати «Новости» в Тунисе, а когда Союз рухнул, остался там и одним из первых организовал туристические поездки из России в эту страну.
В промежутке между утренним и вечерним заседаниями я попросил Николая свозить меня на французское военное кладбище, в надежде, что смогу найти там русские могилы. Кладбище, именуемое «Военный некрополь Гаммарт», оказалось недалеко от столицы, близ развалин легендарного Карфагена. Как когда-то с Иваном Меньшиковым в Эль-Аламейне, мы с Николаем осмотрели одну за другой абсолютно все могилы, а потом и регистрационную книгу.
Предчувствие не обмануло меня.
Русских имен на надгробных камнях мы нашли добрый десяток.
Николай Нанков, погиб 9 мая 1943 года.
Вячеслав Трофимов, 11 января 1943 года.
Сергей Попов, 12 января 1943 года.
Павел Замешаев, 4 мая 1943 года.
Кирилл Федоров, 1 июня 1943 года – видимо, умер от ран, потому что военные действия завершились 13 мая.
Но, вернувшись в Москву, я обнаружил, что все они уже значились в списке В.П. Хохловой. Правда, не у всех была известна дата гибели, а что касается Федорова, то он, сапер, умер не от ран, а подорвался на мине.
- В центре города есть русская православная церковь, а в ней – мемориальная доска с именами русских эмигрантов из Туниса, погибших в годы войны, – сказал Николай. – Хотите посмотреть?
Рискуя опоздать на вечернее заседание конференции, мы поехали в центр города. Удивительно красивый храм, архитектура которого скопирована со знаменитого Покрова на Нерли, был закрыт. Сологубовский позвонил по мобильному телефону настоятелю храма, протоиерею Дмитрию (Нецветаеву), но в трубке раздался лишь механический голос: «Абонент временно не доступен».
Я было расстроился, но Николай пообещал прислать мне фотографию мемориальной доски, что он вскоре и сделал. На ней выбиты всего шесть имен. Четыре из них – Михаил Груненков, Николай Александров, Кирилл Шаров и Георгий Харламов – не числятся в списке В.П. Хохловой.
Жаль, что на мемориальной доске нет дат жизни этих людей. Возможно, все дело в том, что церковь построена в 1956 году, и к этому времени эти даты стерлись в памяти соотечественников…
Но, конечно, не только эти шестеро из числа русских эмигрантов, проживавших в Тунисе, сражались с фашистами.
Писатель Николай Черкашин, бывший моряк, рассказал в очерке «Осколок империи», вошедшем в изданный в Москве в 1998 году сборник «Узники Бизерты», следующую историю.
В сентябре 1976 года советская плавбаза «Федор Видяев» посетила Бизерту с визитом дружбы. Там автор познакомился с бывшим русским моряком Сергеем Николаевичем Еникеевым. Старик поведал ему историю жизни – как попал во флот, как спасся во время катастрофы крейсера «Пересвет» в районе Порт-Саида в начале 1917 года, почему потом и назвал своего сына Пересветом, как по приказу барона Врангеля об эвакуации Черноморской эскадры из Севастополя в 1920 году оказался в Бизерте. Отрывок же из рассказа Еникеева, посвященный Второй мировой войне, достоин того, чтобы привести его целиком.
«Как только началась вторая война с бошами, я вступил добровольцем во французский флот. Однако плавать мне не пришлось. В чине капитан-лейтенанта меня назначили старшим механиком здешней базы по ремонту подводных лодок. Через год я отравился хлором в аккумуляторной яме “Нотилюса” и меня списали вчистую. Лицо, как видите, бело до сих пор. Хлор прекрасный отбеливатель.
Когда я узнал о гибели сына Пересвета, волосы тоже стали белыми. Так что перед вами натуральный белый гвардеец. Н-да… Лейтенант французского флота Пересвет Еникеев погиб девятнадцатого декабря сорокового года на подводной лодке “Сфакс” где-то под Касабланкой. Координаты места гибели неизвестны. Потопили их боши. Я узнал номер той субмарины, U-37, – Еникеев пригубил кофе. – Немцы пришли в Бизерту в ноябре сорок второго года. В порту я не появлялся, хотя меня могли обвинить в саботаже и расстрелять. И когда в марте сорок третьего ко мне вломились ночью жандармы, я так и понял – повезут на расстрел. Простился с Касси и Ксюшей [жена и дочь]… Привезли меня в порт, где стояла немецкая подводная лодка. Теперь мне известен ее номер – U-602, как известно и то, что лодку сына потопила U-37. Но тогда я решил: вот она, убийца моего Пересвета. Новенькая, спущенная со стапелей чуть больше года, с броневой палубой из стали “Вотан”, она несла четыре торпедных аппарата в носу и один в корме. Зубастая была акула.
Командир субмарины на скверном французском сообщил мне, что в электродвигатели попала морская вода и требуется срочная переборка механизмов. И если я не справлюсь с работой за сутки, то он лично расстреляет меня прямо на причале.
Делать нечего. Взялся за работу. Помогали мне немецкие электрики и лодочный же механик, рыжий обер-лейтенант, переученный из танкиста на подводника. Дело свое он знал из рук вон плохо, за что и поплатился… Устроил я им межвитковое замыкание якорей обоих электромоторов. Причем сделал это так, чтобы замыкание произошло лишь при полной нагрузке. Полный же подводный ход, как вы и сами знаете, лодка развивает лишь в крайне опасных ситуациях.
23 апреля сорок третьего года U-602 погибла “при неизвестных обстоятельствах” у берегов Алжира. Уверен, у них сгорели под водой оба электромотора. На лодке было сорок четыре человека команды и пес по кличке Бубби. Впрочем, он откликался и на Бобика. Вот этого пса мне жаль до сих пор. U-602 – это мой личный взнос на алтарь общей победы».
Думаю, что рассказ Еникеева ни в каких комментариях не нуждается.
(продолжение следует)
Автор - Владимир Беляков.

РУССКИЕ СОЛДАТЫ В СЕВЕРНОЙ АФРИКЕ. Глава 3 (продолжение)

К 70-летию Победы Советской армии в Сталинградской битве
К 70-летию Победы Союзников в Северной Африке

Глава третья. КТО ВЫ, ПОЛКОВНИК ХЛЕБНИКОВ? (продолжение)

Советский подполковник – легендарная фигура в войсках союзников.
Дмитрий Амилахвари: «У нас, иностранцев, есть только один способ доказать Франции свою благодарность ей: умереть за нее».
Николай Вырубов: «Для тех, кто был воспитан в русском духе, жил в русской среде, главным мотивом участия в войне безусловно стала Россия».
Джозеф Суини: «Я спрашивал себя, почему безвинные женщины, дети и старики должны нести на своих плечах страдания мировой войны».

Русский грузин, герой Франции

Ни один из русских эмигрантов, живших в Тунисе, не мог быть прототипом Хлебникова. Ведь они не защищали Тобрук и не сражались в Эль-Аламейне. А вот подполковник-танкист князь Дмитрий Георгиевич Амилахвари, храбро сражавшийся в войсках Свободной Франции и погибший, как и Хлебников, при Эль-Аламейне, наверное, мог. Этот человек был легендарной фигурой в войсках союзников.
Амилахвари прославился в боях за Бир-Хакейм, небольшой оазис недалеко от границы Ливии с Египтом, на южном фланге фронта. Его обороняла 1-я бригада Свободной Франции. 27 мая 1942 года войска «оси» нанесли удар по позициям союзников. Французы в Бир-Хакейме оказали танкистам Роммеля упорное сопротивление и отбили их атаку. Фашисты обошли оазис стороной, но через четыре дня начали методичный штурм французских позиций.
Захватить Бир-Хакейм им удалось лишь 10 июня. Французские войска, понеся огромные потери, прекратили сопротивление и отступили.
За героизм, проявленный в боях за Бир-Хакейм, Дмитрий Амилахвари получил из рук самого генерала де Голля высшую награду – Крест освобождения.
«Если англичанами владели смешанные чувства надежды и меланхолии, то наши люди были охвачены ликованием, – писал в своих мемуарах генерал Шарль де Голль, возглавивший после капитуляции Франции сопротивление захватчикам и ставший впоследствии президентом страны. – Бир-Хакейм возвысил их в собственных глазах. Я был у них 8 и 11 августа. Лармина представил мне свои части. Во время великолепного смотра 1-й легкой дивизии я вручил Крест освобождения генералу Кёнигу и нескольким другим лицам, в частности полковнику Амилахвари».
Союзные войска находились в это время у Эль-Аламейна, готовясь к решающему наступлению.
Рассказывая об участии французских войск в битве при Эль-Аламейне, де Голль записал: «Вынужденные вести бои на территории с тяжелым рельефом, имея перед собой растянутую линию фронта и хорошо укрепившегося противника, наши войска понесли значительные потери; в частности, пал смертью храбрых Амилахвари».
О Дмитрии Амилахвари я узнал из сборника «Африка глазами эмигрантов», изданного Институтом Африки в 2002 году. В нем была опубликована статья Владимира Алексинского об участии русских эмигрантов в войсках Свободной Франции. «Нам пока мало известно о “сопротивлении” в Северной Африке, – писал Алексинский в 1947 году. – Русских в нем участвовало не много, но все же и они насчитываются десятками: капитан Крыжановский, молодой офицер, ездил в Англию, передавал сведения, был арестован по возвращении, отправлен во Францию, затем в лагерь в Германию. Молодой русский еврей фотографировал места будущей высадки американцев. Наталия Михайловна Макеева была арестована и увезена в тюрьму во Францию за то, что укрывала своего племянника, приезжавшего с секретной миссией от де Голля. Булычев, работавший на железной дороге в Тунисе, несколько раз переходил линию фронта и давал ценные указания англичанам. Семья Медведевых в Тунисе укрывала молодых людей от немцев… Это только те, о деятельности которых я знаю. А были и еще, но все это были одиночки, так как никакой русской организации там не существовало».
Полностью эту статью вы можете прочитать здесь:

«Многие офицеры войск Свободной Франции вели себя героически, – отмечал далее Владимир Алексинский, – но единственный офицер, прозванный легендарным героем, был русский полковник Амилахвари… Среди солдат Свободной Франции создался настоящий культ памяти полковника Амилахвари».
В сборнике «Африка глазами эмигрантов» была напечатана фотография свежей могилы героя с простым деревянным крестом. Значит, останки Амилахвари точно погребены на кладбище союзников в Эль-Аламейне. Как же я не нашел его могилу? Выходит, надо съездить туда еще раз. Но сначала посмотреть регистрационную книгу. Чтобы сделать это, теперь не надо покидать Каир. На окраине города, в Гелиополисе, расположен региональный центр Комиссии по военным захоронениям стран Содружества.
Обычно я бываю в Каире дважды в год, но посмотреть регистрационную книгу мне долго не удавалось. Сначала не хватало времени, потом я приехал после обеда, а региональный центр закрывается в 2 часа дня. И все же в ноябре 2008 года я попал туда. Открыв раздел регистрационной книги, куда занесены имена похороненных в Эль-Аламейне военнослужащих дружественных армий, я сразу нашел координаты могилы Амилахвари: участок 8, ряд А, могила 13. Но фамилия была исковеркана. Углядеть в ней выходца из России, если вы не знали о нем раньше, было невозможно. А раньше я о нем не знал.
Я указал сотруднице центра на вкравшиеся в регистрационную книгу ошибки, и она пообещала сообщить о них в штаб-квартиру комиссии в Англии. Но в Эль-Аламейн в тот раз я попасть так и не смог. Запланировал эту поездку на следующее посещение Египта. Оно состоялось вскоре, в феврале 2009 года.
Знакомое уже более двух десятилетий место! Сколько раз я посещал его! Даже старый привратник признал меня! Мы прошли с ним в правую от колоннады часть кладбища. Надгробная стела на могиле Амилахвари ничем не отличалась от соседних. В двух шагах от него похоронен еще один наш соотечественник-эмигрант, Дмитрий Пахотинский, чье имя тоже внесено в список В.П. Хохловой.
Накануне поездки в Каир я получил письмо от представителя газеты «Комсомольская правда в Египте» Наталии Малюженко. Эта газета печатается в египетской столице с 2005 года каждые две недели и рассчитана преимущественно на русскоязычную общину, численность которой уже перевалила за 20 тысяч человек. В каждый номер я пишу небольшую статью о русско-египетских связях под рубрикой «Москва – Каир». В одной из них в конце 2008 года я сообщил о выходе своей книги «Русский Египет». Так вот, писала Малюженко, эту книгу очень хотел бы иметь посол Грузии в Каире. Я обещал привезти ему экземпляр.
С Георгием – так запросто представился мне грузинский посол – мы проговорили целый вечер, перескакивая с истории на современность и обратно. Конечно, я спросил его о Дмитрии Амилахвари. Оказалось, что совсем недавно грузинские документалисты сняли о нем фильм, и Георгий пообещал мне прислать копию. Фильм я получил уже на другой день, а вместе с ним – распечатку из Википедии, Интернет-энциклопедии, посвященную Амилахвари. Из нее я узнал вот что.
Дмитрий Амилахвари родился 31 октября 1906 года в селе Чермен нынешнего Пригородного района Северной Осетии, куда во время революции 1905 года его родители перебрались из родного Гори.
После Гражданской войны семья выехала в Турцию, а оттуда в 1922 году перебралась во Францию. В 1924 – 1926 годах Дмитрий учился в военной школе Сен-Сир, а затем вступил в Иностранный легион. Получил французское гражданство, в 1927 году женился на княжне Ирине Дадиани (1904 – 1944).
В 1940 году в составе французского экспедиционного корпуса сражался с фашистами в Норвегии. Затем оказался в Англии, где вступил в движение «Сражающаяся Франция». Вместе с войсками генерала де Голля был переброшен в Ливию.

«У нас, иностранцев, есть только один способ доказать Франции свою благодарность ей: умереть за нее», – сказал Дмитрий Амилахвари в январе 1942 года. Спустя десять месяцев, 24 октября, его жизнь оборвалась.
А в 1955 году национальный герой Франции Дмитрий Амилахвари был посмертно награжден орденом Почетного легиона.
«Некоторые русские добровольно вступили в войска генерала де Голля, –писал в брошюре «В память павших воинов», вышедшей в Париже в 1991 году, ветеран Второй мировой войны эмигрант Николай Вырубов. – Им хотелось участвовать в войне, сражаться за “свою вторую Родину”, с которой они были связаны культурой, и отделаться от эмигрантского ярлыка».
К числу этих людей относился и Дмитрий Амилахвари.
«После 1941 года все резко изменилось: Родина подверглась нападению, само ее существование было под угрозой, – продолжал Николай Вырубов. – Для тех, кто был воспитан в русском духе, жил в русской среде, главным мотивом участия в войне безусловно стала Россия».
Не все – по возрасту или состоянию здоровья – могли надеть военную форму. Но равнодушных среди русских эмигрантов не было. «Я никогда не видел своего отца таким энергичным, полным жизни и планов, как в последний год его жизни, – вспоминал внук великого русского писателя Льва Николаевича Толстого, Иван Михайлович, о своем отце, Михаиле Львовиче Толстом. – Конечно, все его мысли занимала война. Каждый вечер в семь часов он слушал новости, это стало ритуалом, и ничто на свете не могло оторвать его от радио. Он раздобыл карту России, смастерил красные и белые флажки и передвигал их, радуясь успехам русских и огорчаясь их неудачами. Он вспоминал первую мировую войну, в которой сам участвовал, и все войны, которые пережила Россия за свою историю. Коммунизм был забыт! Он снова гордился, что был русским».

Михаил Львович Толстой (1879 – 1944) покинул вместе с семьей Россию после Гражданской войны и поселился в Париже. В 1937 году он переехал оттуда в Марокко, в местечко Сиди Бетташ, расположенное между Рабатом и Касабланкой, где его невестка приобрела сельскохозяйственную ферму. Иван время от времени навещал отца. Приехав к нему вновь в начале ноября 1942 года, он оказался в гуще событий: 8 ноября началась высадка американского десанта в Марокко.
Иван Михайлович Толстой (1901 – 1982), врач по профессии, был мобилизован союзниками и направлен в военный госпиталь в Рабате. Его воспоминания вошли в книгу С.М. Толстого «Дети Толстого», изданную в переводе на русский язык в Туле в 1994 году.
Свою лепту в победу над фашизмом в рядах союзников в Северной Африке внес не только внук Льва Николаевича Толстого, но и праправнук Александра Сергеевича Пушкина. Капитан английского уланского полка баронет Джордж Майкл Александр Уэрнер погиб в ночь на 1-е декабря 1942 года в Тунисе.
Об этом, к сожалению, очень коротко, сообщает В.М. Русаков в своей книге «Рассказы о потомках Александра Сергеевича Пушкина», вышедшей в Москве в 1999 году.
Впрочем, как можно судить по другой книге, «Потомки великого древа», вышедшей в Красноярске в 1999 году, 24-летний Уэрнер был уже скорее англичанином, чем русским. В генеалогическом древе А.С. Пушкина, составленном автором книги, Владимиром Полушиным, он значится под номером 100. Его мать Анастасия, внучка младшей дочери поэта, Натальи Александровны, по линии ее дочери Софьи, в 1917 году вышла замуж за богатого английского аристократа баронета Гарольда Уэрнера и в Россию уже не вернулась. Джордж был не только первенцем супругов, но и их единственным сыном. Между прочим, его дедом был великий князь Михаил Михайлович Романов, внук императора Николая I.
Да, когда Германия напала на Советский Союз, равнодушных среди русских эмигрантов уже не было. Но, как пишет Николай Вырубов, «одни боролись за победу на стороне союзников, других искреннее желание избавить страну от коммунистического ига привело к тяжелому заблуждению – сотрудничеству с немецкими войсками».
К числу последних относился и брат Дмитрия Амилахвари, Константин, тоже служивший в Иностранном легионе. Он был первым знаменосцем Легиона французских добровольцев против большевизма, сражавшегося на восточном фронте на стороне немцев, и умер от ран в Париже 4 июля 1943 года. Так Вторая мировая война, как когда-то Гражданская война в России, развела братьев по разные стороны линии фронта.
Фильм о Дмитрии Амилахвари на французском языке, снятый в Грузии, во Франции и в Египте в 2007 году, мало что добавил к тому, что я уже знал об этом человеке.
В военной школе Сен-Сир, где когда-то учился Амилахвари, его до сих пор ставят в пример курсантам, а в музее Ордена освобождения в Париже хранятся его личные вещи.
На родине семьи Амилахвари, в городе Гори, именем героя борьбы с фашизмом названа улица, в память о нем установлена каменная стела.
О подвигах Дмитрия Амилахвари наверняка знали англичане. Причем для них он определенно был просто русским офицером. В боевом содружестве вряд ли имели значение гражданство или национальность.
Выходец из России – значит, русский.
Возраст Дмитрия Георгиевича практически совпадает с возрастом Хлебникова: он погиб в 36 лет. Впрочем, древняя грузинская княжеская фамилия Амилахвари, как сказали мне специалисты, к хлебу никакого отношения не имеет.
Так кто же вы, полковник Хлебников? Советский офицер Николай Студнев или русский эмигрант Дмитрий Амилахвари?
Ответить на этот вопрос все еще невозможно.
Но то, что наши соотечественники в годы Второй мировой войны рука об руку с союзниками воевали против фашизма в Северной Африке, уже не вызывает сомнений.

Отступление первое. ГИБЕЛЬ «ЛАНКАСТРИИ»

Когда англичанин Джозеф Суини написал мне о своей встрече с бывшими советскими военнопленными под Александрией в начале 1943 года, я отправил ему письмо с благодарностью. Вскоре от Суини пришел ответ. Между прочим, писал он про себя, «я один из немногих, переживших трагедию «Ланкастрии». Не заинтересует ли меня и эта тема? Я честно признался, что ничего о ней не знаю, но хотел бы знать. Завязалась переписка. В итоге мне приоткрылась еще одна малоизвестная страница Второй мировой войны.
«Ланкастрия», океанский лайнер водоизмещением 16243 тонны, был одним из лучших в британском морском флоте. Он был построен в 1922 году и поначалу назван «Тиреннией». В феврале 1924 года лайнер переименовали, что, согласно широко распространенному среди английских моряков поверью, является плохой приметой. «Ланкастрия» обслуживала трансатлантическую линию, совершала круизы по Средиземному морю. После начала Второй мировой войны лайнер использовался как военный транспорт. Он участвовал в эвакуации британских войск сначала из Норвегии, а затем – из Франции. 17 июня 1940 года на борт «Ланкастрии», стоявшей на рейде французского порта Сен-Назер на берегу Бискайского залива, поднялись в общей сложности около девяти тысяч человек. Это были преимущественно военнослужащие, эвакуировавшиеся под натиском фашистского наступления, но также и большое число гражданских лиц, включая женщин и детей. И в это время над лайнером появились немецкие бомбардировщики…
Предоставим дальше слово самому Джозефу Суини, приславшему мне копию своих воспоминаний. Оригинал хранится в Британском военному музее в Лондоне.
«Удивительные вещи проделывает с людьми судьба! Вот, к примеру, я, молодой, энергичный, полный энтузиазма, вдруг попадаю на борт лайнера, о существовании которого еще несколько часов назад даже не подозревал. На судне разместились еще несколько тысяч человек, преимущественно солдаты британского экспедиционного корпуса во Франции. В предшествующие недели немецкие войска волной прокатились через Голландию, Бельгию и Францию, и командование решило вернуть нас на Британские острова.
Катера, буксиры, лодки всех размеров целыми днями подвозили из Сен-Назера людей в униформе на приходившие для эвакуации суда.
Было утро 17 июня 1940 года.
На корабле все было отлично организовано. Каждый получал персональную карточку, а его имя, номер и подразделение регистрировались в книге. Затем нам говорили, где и когда будут кормить.
Первое, о чем я подумал – где пристроить свой вещмешок и найти подходящее место для сна. Второе – как умыться и побриться. Мысль о еде была все-таки третьей, хотя уже несколько дней мы были лишены горячей пищи. Передвигаясь по кораблю, я ощущал спокойствие и безопасность. Наверное, иные чувства и не могли возникнуть в столь роскошной обстановке, так разительно не похожей на ту, что окружала нас последние месяцы.
Время от времени, прерывая покой задремавших после обеда пассажиров, звучал сигнал воздушной тревоги. Влекомый чувством любопытства, я несколько раз поднимался на верхнюю палубу, посмотреть, что происходит. Самолеты “люфтваффе” бомбили суда на рейде. Когда взрывы случались неподалеку от “Ланкастрии”, корабль содрогался всем корпусом.
Инстинкт, помноженный на боевой опыт, подсказывал, что безопаснее всего на нижних палубах. Там мы и расположились.
Я устроился на паласе на полу то ли роскошной курительной, то ли небольшого салона, рядом с солдатом, у которого даже не успел спросить имя. Зазвучала сирена воздушной тревоги, но у нас уже выработался к ней иммунитет, так что мы не сдвинулись с места.
Вскоре донесся вой летящего бомбардировщика. Звук нарастал, и в какой-то момент к нему присоединился свист падающей бомбы. Последовал глухой взрыв, а затем вновь назойливый вой. Корабль вздрогнул, но мне не верилось, что бомба попадет в цель – слишком маленьким островком был наш корабль в бескрайнем морском просторе.
- Совсем рядом, – сказал я своему товарищу. Затем, торопясь, поднялся и закрыл иллюминаторы железными крышками.
После одного из взрывов корабль тряхнуло сильнее, чем прежде.
- Господи! Кажется, угодил! – произнес сосед.
Мы не знали, что корабль получил смертельную рану и через 20 минут исчезнет в морской пучине. Взрыв сорвал крышки иллюминаторов. Лайнер накренился на один бок. Чувство самосохранения вытолкнуло нас из салона. Скорее, скорее на верхнюю палубу! Но все проходы и лестницы уже были забиты людьми. Они кричали и ругались. Свет погас, и воцарилась тьма. Корабль качнуло, сверху хлынула вода. Люди отпрянули от лестниц, и в это мгновение мне удалось выскочить наружу.
Некоторое время я, оцепенев, стоял на палубе. Что делать дальше? Плавать я не умел. Я убеждал себя в том, что лайнер такого размера не может затонуть быстро. Да и вокруг нас много других кораблей, готовых прийти на помощь. “Спокойно, Джо!”, – твердил я сам себе. Люди вокруг меня выбрасывали за борт столы, стулья – все деревянное, что могло помочь держаться на воде.
В жизни каждого человека бывают такие моменты, которые можно назвать критическими. Одни в это время переосмысливают свое прошлое, другие бредят будущим успехом, третьи ищут смысл жизни. Для меня наступил как раз такой момент. Я спрашивал себя, почему безвинные женщины, дети и старики должны нести на своих плечах страдания мировой войны. Я даже взбунтовался против веры, задавая себе вопрос, действительно ли Всевышний существует. Перед моими глазами пронеслась вся жизнь. Неужели сегодняшний день – последний?..
Как долго я так стоял в оцепенении, не знаю. Очнувшись, я понял, что мои шансы выжить уменьшились. Корабль быстро тонул. Я знал, что рано или поздно мне придется прыгнуть в воду, но всячески оттягивал этот момент. А люди вокруг бросались за борт. Сотни голов то исчезали под водой, то появлялись вновь. Потом их опять накрывало волной, многих – навсегда…»
Точное число погибших в тот день никогда уже, видимо, не станет известно. На мемориальной доске, установленной после войны в Сен-Назере, значится: «более 4000». Оставшиеся в живых считают, что свыше 7000. В любом случае это была одна из крупнейших морских катастроф в мировой истории, о чем свидетельствует упоминание о ней в «Книге рекордов Гиннеса». Там есть, увы, и такие печальные рекорды.
Но вернемся к воспоминаниям Джозефа Суини. «Чтобы подбодрить друг друга, многие запели – военные или патриотические песни. Постепенно они слились в одну, припев которой многократно повторялся. На душе стало легче, хотя я и понимал, что сама по себе песня не спасет. Я снял обувь и рубашку. Я рос в среде, в которой нагота считалась аморальной, и поэтому не снял брюки, хотя и выпотрошил карманы. Засунул их содержимое в карманы пиджака и спрятал его за вентиляционную трубу – мне все еще не верилось, что лайнер пойдет ко дну.
Я прошелся по палубе, посмотрел вниз, потом прошелся еще… Наконец я решился. Отошел как можно дальше назад, разбежался и прыгнул. Как оказалось, я неправильно рассчитал угол. Вместо того, чтобы очутиться в воде, я упал на нижнюю палубу. К счастью, брюки защитили нижнюю часть моего тела, а вот спина оказалась ободрана.
Придя в себя, я заметил, что не одинок. Одни были полностью одеты, другие голы, как новорожденные. Одни говорили, что одежда тут же потащит вас на дно, другие утверждали, что согреет в воде.
В тяжелые моменты многие солдаты тянутся к сигарете. Так было и на этот раз. Один пожилой человек раздавал сигареты; кое у кого еще оставались спички или зажигалки. Мы дружно закурили.
Судьба, однако, не дала нам шанса насладиться сигаретой. Обреченный корабль накренился сильнее. Сомнений больше не оставалось: надо прыгать в воду. Некоторые еще стояли в нерешительности, но большинство попрыгало в воду. Я сделал еще одну затяжку и выкинул сигарету. С криком “К черту скромность!” я сорвал с себя брюки и тоже прыгнул в воду.
Казалось, что кто-то сразу потянул меня на дно. В теории я знал, как надо плавать, как удержаться на воде, но никогда в жизни не использовал эти знания на практике. Я барахтался, не выдыхая воздуха до тех пор, пока круги не пошли перед глазами. В этот момент меня вытолкнуло на поверхность. Я знал, что не протяну долго, если не уцеплюсь за что-нибудь. Я оглянулся. Неподалеку четверо держались за доску. Они были совсем близко, и я, понимая, что это единственный для меня шанс, уж и не помню как, проплыл эти несколько метров и ухватился за доску.
Наконец-то перевел дыхание. На одном конце доски лежал человек. Он был неподвижен, но все семь часов, что мы провели в море, изрыгал проклятья. Другой держался за доску только одной рукой, левой. Правой он придерживал третьего человека, видимо, раненого и не способного самостоятельно держаться на воде. Четвертый оставался с нами до тех пор, пока не увидел неподалеку спасательное судно. С криком: “Счастливо! Я хороший пловец!” – он бросился навстречу кораблю.
Время тянулось страшно медленно. Мы почти не разговаривали. Два немецких самолета пролетели прямо над головами. Я даже разглядел лица летчиков.
Доска дрейфовала по течению. Наша кожа покрылась пленкой солярки, вытекшей из затонувшего судна. Первый испуг у нас прошел. Вокруг находились несколько спасательных судов. Временами они подходили так близко, что казалось, что через несколько минут мы будем подняты на борт. Но мы были не единственными, кто ожидал спасения, и надежда сменялась разочарованием. Время от времени мимо нас проплывали мертвецы в спасательных жилетах. Они выглядели так, будто, вконец обессилев, заснули прямо на воде. Уже потом мы узнали, что несколько человек прыгнули в жилетах с верхней палубы. После сильного удара о воду многие из них мгновенно погибли от перелома шеи.
Мне не сразу пришло в голову, что человек, поддерживающий раненого, страшно устал. Я предложил ему свою помощь. Мы осторожно поменялись местами и потом время от времени повторяли эту операцию.
В июне в этих широтах темнеет поздно. Наконец, солнце село. Спасательных судов поубавилось. Доска наша то оказывалась на дне водяной ямы, и тогда мы ничего не видели, кроме волн, то поднималась на гребень. Стало нестерпимо холодно. В сгущающихся сумерках мы увидели лодку. Не сразу сообразили, что лодка приближается к нам. Это была спасательная шлюпка с “Ланкастрии”. Двое матросов бросили нам веревку. Мы обвязали ею раненого и помогли осторожно втащить его в лодку. Напрягая последние силы, залезли туда сами. Я упал на дно, как мешок с картошкой. Дрожа от холода, не мог ни сдвинуться с места, ни произнести хотя бы слова благодарности спасителям».
Те счастливчики, кому удалось спастись, основали после войны Ассоциацию переживших трагедию «Ланкастрии». В нее вступили также родственники погибших, моряки, участвовавшие в спасательных работах, и жители Сен-Назера, приютившие раненых. Силами ассоциации в лондонской церкви св. Екатерины были позднее установлены памятный витраж и мемориальная доска. Ежегодно в последнее воскресенье июня там проходит траурная служба по погибшим.
Слово Джозефу Суини: «В лодке оказались четверо матросов с “Ланкастрии”. Весь вечер они подбирали из воды оставшихся в живых, доставляли их на ближайшее судно и вновь начинали поиски. Когда мы оказались на борту, совсем стемнело, и вокруг – ни огонька. Матросы, как и мы, были вконец измучены.
Я не мог сдержать дрожь. Кроме трусов, на мне ничего не было, а трусы были покрыты склизким мазутом. “Сними трусы, – посоветовал кто-то, – будет лучше”. Я послушался. Действительно, стало лучше.
Ни у матросов, ни у нас не было сил грести. Лодка плыла по воле волн, и матросы по очереди лишь держали руль. Остальные в полубессознательном состоянии лежали на дне лодки, не имея сил даже разговаривать. Удивительно, но ни у кого не было ни малейших признаков беспокойства, хотя на горизонте не маячило ни одно судно.
В этих широтах в это время года ночи не бывают по-настоящему темными. Со временем, придя в себя, мы стали всматриваться в горизонт, когда лодку поднимало на гребень волны. Долгое время мы ничего не видели. В конце концов наше терпение было вознаграждено. Вдали замаячило небольшое суденышко. Но мы не могли ничего сделать – только наблюдать за ним и ждать. Казалось, даже небеса молятся за наше спасение.
Матросы определили, что это рыболовная шхуна. По их мнению, если она не свернет с курса, то пройдет рядом и заметит нас. Вскоре мы разглядели на шхуне трехцветный французский флаг. Значит, свои. Надежда на спасение вспыхнула с небывалой силой. Но шхуна шла, не сбавляя скорости и, видимо, не замечая нас. Неожиданно она изменила курс и подошла прямо к лодке. Со шхуны сбросили канат. Матросы привязали лодку, и нас отбуксировали в Сен-Назер.
С причала мы разбрелись кто куда. Голый, босой, дрожащий от холода, я не знал, что мне делать дальше. Никаких идей. Я слепо побрел по улице, готовый к любым неожиданностям. Идти босиком было неприятно, иногда даже больно, но постепенно я привык, стараясь не наступать на острые камни. Города я не знал. Я провел в нем всего два дня, но вовсе не с целью осмотра достопримечательностей, а чтобы избежать бомбежки и постараться попасть на одно из судов, выделенных для эвакуации.
Вдали слышались разрывы бомб, очереди зенитных пулеметов. Но сейчас все это мало меня волновало. Моей главной задачей было как можно скорее найти лекарство от переохлаждения. На пути от порта я не встретил ни души. Остановившись, чтобы решить, куда идти дальше, я каким-то образом уловил, что в кафе на другой стороне улицы теплится жизнь, хотя по времени оно должно было быть давно закрыто. Возможно, через плохо завешенное окно пробивался лучик света, а может быть, я услышал голоса. Я перешел улицу и толкнул дверь. К тому времени я уже не раз попадал в необычные ситуации, но такого увидеть не ожидал.
Кафе было битком набито солдатами. Большинство из них стояло, прямо с вещмешками и оружием. Некоторые из них пели, другие кричали. Конечно, все они пили. Топили в спиртном свои печали. Все прекрасно понимали, что утро решит их судьбу. Кто-то попадет в рай, домой в Британию, другие на небеса или в немецкий лагерь.
Замерев на несколько секунд, я задвигался. Мне очень не хотелось, чтобы кто-то наступил своими тяжелыми солдатскими ботинками на мои босые ноги. Я не мог рассчитывать на то, что голого и без гроша в кармане обслужат в баре. Я должен был обслужить себя сам. К счастью, я заметил, что дверь в углу была приоткрыта, и я проскользнул туда. Это оказалась кладовка. Вдоль стен – полки с винами. Пока я разглядывал их, соображая, которая быстрее остановит мою дрожь и поднимет мой дух, в комнату ворвалась хозяйка. От неожиданности она вскрикнула. Я затрясся еще сильнее. С трудом объяснил я ей свое положение, мобилизовав все свои знания французского.
Хозяйка стояла молча, как статуя, не выказывая эмоций. Потом сказала: “Подожди здесь!” Я повиновался. Буквально через минуту она вернулась, держа полбутылки бренди в одной руке и пачку “Галуаза” и спички в другой. Только тут я понял, что сначала она не заметила моей наготы. Но когда ее глаза привыкли к темноте, она все увидела и поняла, что я не лгал.
“А теперь катись отсюда, – сказала она. – Сюда, сюда. Через черный ход”.
Я вновь выбрался на улицу, прошел пару кварталов и уселся прямо на мостовой. Прихлебывая из бутылки, курил одну сигарету за другой. Мне становилось все лучше и лучше. “Была бы хоть какая одежда, можно было бы бежать в Испанию”, – подумал я.
В этот момент на меня и наткнулась молоденькая девчонка. Она не испугалась моего вида. “Вы ранены?” – спросила девчонка. “Нет, – ответил я. – Просто замерз”. Она села рядом и стала расспрашивать меня про “Ланкастрию”. Я отвечал, что знал. Неожиданно небо прямо над нами осветил прожектор. Девчонка вскочила. “Боже мой! На вас же ничего нет! – воскликнула она. – Бедный! Подождите. Сейчас я возьму кое-что у своего брата”.
Через некоторое время она появилась с бриджами и голубой фланелевой рубашкой в руках. И то, и другое было мне отчаянно мало. Но с рубашкой – она одевалась через голову – оказалось справиться легче, стоило лишь разорвать воротник. Штаны же пришлось сзади распороть по шву. Но все равно стало теплее. К тому же она принесла еще полбутылки коньяка, сигареты и спички. Слегка одетый и с пополненными запасами, я почувствовал себя почти как в раю. Девчонка объяснила, что она из числа добровольцев, которые ищут на улицах раненых, и, извинившись, что у нее еще очень много дел, убежала. Я лишь успел произнести слова благодарности.
Вслед за моим ангелом появилась “Скорая помощь”. Санитары с трудом втолкнули меня внутрь – там уже было набито битком. Машина остановилась на причале, возле небольшого судна. Мы перебрались туда, кое-как залезли в одну из кают и тут же заснули как убитые.
К вечеру следующего дня, когда я проснулся, на горизонте уже появилась Британия. В Давенпорте нас ждал роскошный прием. Военный оркестр играл марш. Прямо на причале были накрыты столы, а чуть поодаль выстроились санитарные машины. Люди в толпе радостно улыбались и махали нам руками».
Трагедия «Ланкастрии» произошла вскоре после эвакуации британских войск из Дюнкерка, во время которой они понесли большие потери. Премьер-министр Уинстон Черчилль не решился сразу поведать нации о новых тяжелых утратах. Только 26 июля лондонская «Таймс» упомянула о том, что «из большого числа судов, проводивших эвакуацию из Сен-Назера, мы потеряли одну “Ланкастрию”».
«После 1940 года я много раз бывал во Франции, но вновь попасть в Сен-Назер удалось только в 1984 году, – писал мне Джозеф Суини. – Там я узнал, что жители города и английская ассоциация “Ланкастрия” планируют провести очередную встречу тех, кто остался в живых. Пригласили и меня. Но встреча не состоялась. Незадолго до 17 июня оба ее инициатора, жившие по разным сторонам Ла-Манша, скончались, и церемонии были отменены.
Не зная об этом, я приехал в Сен-Назер. Там встретил двух англичан и бельгийца с “Ланкастрии”. Мы возложили цветы к мемориальной доске на английском военном кладбище. На следующий год в Сен-Назере собрались 26 бывших пассажиров “Ланкастрии”, родственники погибших и спасшихся.
Теперь мы приезжаем туда каждый год в один и тот же день – 17 июня. С утра собираемся на причале, садимся на катер и выходим в Бискайский залив к тому месту, где неподалеку от Сен-Назера установлен памятный буй. Под ним покоятся останки океанского лайнера “Ланкастрия”. На воду ложатся венки из живых цветов, морской ветер шевелит седые волосы на наших непокрытых головах…»
Джозеф Суини прожил долгую жизнь. Он скончался в сентябре 2008 года, не дотянув всего лишь полтора месяца до своего 90-летия. Немало драматических эпизодов пережил ветеран Второй мировой войны. Одна лишь битва при Эль-Аламейне чего стоит. Но главным событием своей жизни Джо, с которым мы переписывались почти до самой его смерти, считал спасение с тонущей «Ланкастрии». Согласно завещанию покойного, его тело кремировали, а прах развеяли в Бискайском заливе, над тем местом, где сколько лет назад обрели вечный покой сам океанский лайнер и большинство его пассажиров…
Автор - Владимир Беляков.
Глава третья из книги-раритета
«ЭЛЬ-АЛАМЕЙН, или Русские солдаты в Северной Африке (1940 – 1945 гг.) Неизвестные страницы войны». Москва, Русский путь, 2010.
Публикуется в Рунете с разрешения автора
http://nikolaysolo.livejournal.com/567695.html